7
Десять лет назад мне посчастливилось встретить индейца Яки с севера-запада Мексики. Я звал его "Дон Хуан". На испанском слово - Дон - используется, чтобы показать уважение. Я познакомился с Дон Хуаном при самых благоприятных обстоятельствах. Я сидел со своим другом Бил в автобусном депо приграничного города в Аризоне, мы были очень спокойны. В конце дня летняя жара казалась невыносимой. Вдруг он нагнулся и постучал меня по плечу.
"Там человек, о котором я тебе говорил," сказал я тихим голосом. Он незаметно кивнул в сторону входа. Только что вошёл старик.
"Что ты говорил мне о нём?" спросил я.
"Он - индеец, кто знает о peyote. Помнишь?"
Я вспомнил, что Бил  и я однажды весь день ездили, искали дом эксценричного мексиканского индейца, кто жил в том районе. Мы не нашли дом этого человека и у меня осталось чувство, что индейцы, которых мы спрашивали направление, нарочно указывали нам не туда. Бил сказал мне, что мужчина был "yerbero", человек, который собирает и продаёт медицинские травы, и что он много знал о наркотическом кактусе - peyote. Он также сказал, что мне стоит его встретить. Бил был моим гидом на юго-западе, пока я собирал информацию и образцы медицинских трав, используемых индейцами той местности. Бил встал и пошёл поприветствовать человека. Индеец был среднего роста, его волосы были белыми и короткими, и немного наростали его уши, подчёркивая округлость его головы. Его кожа была очень тёмной и глубокие морщины на лице выдавали его возраст, хотя его тело казалось сильным и здоровым.
8-9
Какой-то момент я наблюдал за ним. Он двигался такой лёгкостью, которую я не мог ожидать от старика. Бил посигналил мне присоединиться к ним.
"Он - хороший парень," сказал Бил мне. "Хотя я не могу его понять. Его испанский - странный, полон сельских выражений, полагаю."
Старик посмотрел на Била и улыбнулся. И Бил, кто знает только несколько слов по-испански, произнёс абсурдную фразу на том языке. Он посмотрел на меня, как-
будто спрашивая, есть ли какой-то смысл в его словах, но я не знал, что он имел ввиду; тогда он застенчиво улыбнулся и отошёл. Старик посмотрел на меня и начал смеяться. Я объяснил ему, что мой друг иногда забывает, что он не говорит по-испански.
"Я думаю, что он также забыл нас представить друг другу," сказал я и назвал своё имя.
"А я - Хуан Матус, в вашем распоряжении," ответил он. Мы пожали руки и помолчали немного. Я нарушил молчание и рассказал ему о моей поездке, что я ищу любую информацию по растениям, в особенности - peyote. Я говорил как одержимый долгое время, и хотя я почти на знал, о чём говорил, я всё-таки сказал, что много знаю о peyote. Я подумал, что если я блесну перед ним своими знаниями, ему будет интересно поговорить со мной. Но он ничего не сказал, хотя терпеливо слушал. Потом он медленно кивнул и уставился на меня. Его глаза казалось, светились своим собственным светом. Я избегал его взгляда и чувствовал себя смущённым. Я был уверен, что в тот момент он знал, что я нёс чепуху.
"Приходи ко мне домой как-нибудь," наконец сказал он, отводя свои глаза от меня. "Наверно, мы сможем поговорить там без напряжения." Я не знал, что ещё добавить, чувствуя себя в неловком положении. Через некоторое время Бил вернулся в комнату. Он увидел мою неловкость и не сказал ни слова. Мы трое сохраняли гробовое молчание. Потом старик встал, его автобус подошёл, он попрощался.
"Всё не так хорошо прошло, не так ли?" спросил Бил.
"Нет."
"Ты спросил его о растениях?"
"Да, спрашивал, но я думаю, что всё испортил."
"Я говорил тебе, что он - эксцентрик. Местные индейцы его знают, однако они никогда не упоминают его имени. И это - что-то."
"Хотя он сказал, что я могу зайти к нему домой."
"Он тебе морочил голову. Думаю, что ты можешь пойти к нему домой, но что это значит? Он никогда ничего тебе не скажет. Если ты когда-нибудь спросишь его что-нибудь, он не одобрит, как-будто ты - идиот, болтаешь всякую ересь."
Бил убедительно добавил, что он встречал таких людей раньше, людей, которые создают впечатление, что много знают. По его мнению, с такими людьми, сказал он, не стоит связываться. Рано или поздно можно получить ту же информацию от кого-то ещё, кто не притворялся неприступным. Он сказал, что у него не было ни терпения, ни времени для старых чудаков, что возможно старик только представил себя, как разбирающегося в травах, когда на самом деле он знал так же мало, как и любой другой. Бил продолжал говорить, но я не слушал: мой ум продолжал удивляться на старого индейца. Он знал, что я старался произвести впечатление.
Я вспомнил его глаза: они реально горели.


Через пару месяцев я  вернулся, чтобы его увидеть, не столько как студент антропологии, заинтересованный медицинскими травами, а как человек неуёмного, необъяснимого любопытства. Как он посмотрел на меня, было чрезвычайным событием в моей жизни. Мне хотелось знать, что таил этот взгляд, это стало почти одержимостью для меня. Я думал об этом, и чем больше, тем более необычным мне это казалось. Дон Хуан и я стали друзьями, и целый год я много раз посетил его. Я нашёл его манеру очень ободряющей и его чувство юмора - великолепным; но прежде всего, я чувствовал молчаливое постоянство в его действиях, постоянство, которое просто изумляло меня. Я чувствовал странное удовольствие от его компании и, в то же время, я испытывал странное неудобство. Просто его присуствие заставило меня полностью пересмотреть мои модели поведения. Наверно меня воспитали, как и всех, быть готовым принимать человека слабым и, в сущности, постоянно ошибающимся созданием. Что впечатляло меня в Дон Хуане, был тот факт, что он не выглядел слабым и беспомощным, и просто быть рядом с ним вызывало неудачное сравнение между его стилем поведения и моим.
10-11
Наверно одно из самых впечатляющих заявлений он мне выдал в то время, было его озабоченность с нашей внутренней разницей. Как-то, до одного из моих визитов, я чувствовал себя таким несчастным из-за курса моего жизненного пути и из-за ряда личных конфликтов, которые у меня были. Когда я прибыл к нему домой, у меня было плохое настроение и я нервничал. Мы говорили о моём интересе к знаниям; но, как обычно, мы были на разной волне. Я ссылался на академические знания, которые абстрактно поднимаются над испытаниями, тогда как он говорил непосредственно о знаниях мира.
"Ты что-нибудь знаешь о мире вокруг тебя?" спросил он.
"Я знаю много вещей," ответил я.
"Я имею ввиду: ты когда-нибудь чувствуешь мир вокруг себя?"
"Я настолько чувствую мир вокруг себя, насколько могу."
"Этого недостаточно. Ты должен чувствовать всё, иначе мир теряет свой смысл." Я начал классический спор, что мне не нужно получать электрический шок, чтобы знать, что такое электричество. "У тебя это выглядит глупым," сказал он. "Как я смотрю на это: ты хочешь придерживаться своих взглядов, несмотря на то, что они ничего тебе не приносят; ты хочешь оставаться неизменным, даже в ущерб своего благополучия."
"Я не понимаю, о чём ты говоришь."
"Я говорю о том, что ты - неполный, в тебе нет покоя." Это заявление меня раздражало, я чувствовал себя оскорблённым. Я подумал, что он явно не имел права критиковать мои действия или мою личность. "Ты - по уши в проблемах," ответил он. "Почему?"
"Я просто человек, Дон Хуан," брюзгливо ответил я. Я сделал это заявление с тем же настроем, как мой отец бывало говорил. Когда бы он не произносил - он только человек - он намекал, что был слабым и беспомощным, и его слова, как и мои, были полны чувства беспредельного отчаяния. Дон Хуан уставился на меня, как в тот день, когда мы впервые встретились.
"Ты думаешь о себе слишком много," сказал он и улыбнулся. "И это даёт тебе странную усталость, которая заставляет тебя закрыть мир вокруг себя и не отступать от своих возражений. Поэтому то, что у тебя остаётся, это - проблемы. Я тоже только человек, но я это не имею ввиду, как ты имеешь ввиду."
"Как ты имеешь это ввиду?"
"Я победил свои проблемы в борьбе. Плохо, что моя жизнь такая короткая, что я не могу ухватиться за все вещи, за которые хотелось бы. Но это не суть; просто жалко." Мне понравился тон его заявления. В нём не было отчаяния или жалости к себе.

В 1961, годом позже нашей первой встречи, Дон Хуан доверился мне и сказал, что обладает секретными знаниями медицинских трав, что он - "brujo". Испанское слово "brujo" может быть представлено в английском как Колдун, лекарь, знахарь. С того момента наши отношения изменились; я стал его учеником и следующие
4 года он отважился учить меня тайнам Колдовства. Я написал об этой учёбе в книге "Учения Дон Хуана":  Яки - путь Знания. Наш разговор состоялся на испанском, и, благодаря прекрасному знанию Дон Хуаном этого языка, я получил детальные объяснения замысловатости его системы верований. Я относился к этой сложной и хорошо распланированной части Знаний, как к Колдовству, и к нему, как к Колдуну, потому что те категории он сам использовал в обычных разговорах. Однако в  ситуациях более серьёзных разъяснений, он мог использовать термин "знание", чтобы распределить по категориям колдовство и "человек знания" или "тот, кто знает" и Колдуна. Чтобы научить и подкрепить свои Знания, Дон Хуан использовал три хорошо известных наркотических растения: peyote, Lophophora williamasii, jimson weed, Datura inoxia; и вид грибов, принадлежащих - genus Psylocebe. Через отдельное проглатывание каждого из этих наркотиков, он вызывал во мне, как в своём ученике, некоторые необычные состояния или изменённое сознание, которое я называл "состояния необычной реальности".


12-13
Я использовал слово "реальность", потому что это было главное верование в системе верований Дон Хуана, что состояния сознания, полученные приёмом любого из этих трёх растений, не были галлюцинациями, а конкретными, хотя и неординарными сторонами реальности Ежедневной жизни. Дон Хуан рассматривал эти состояния неординарной реальности не как к "как-будто" они были реальны, а как к реальным. Классифицировать эти растения, как наркотики, а состояния, которые они создают, как неординарная реальность, это конечно, мой собственный механизм. Дон Хуан рассматривал и объяснял растения как транспорт, который поведёт мужчину к определённым беспристрастным силам или "могуществу" и к состояниям, которые они производят, вроде "встреч", которые Колдунам приходиться иметь с тем "могуществом", чтобы приобрести контроль над ним. Он называл peyote "Mescalito" и объяснял его, как прекрасный учитель и защитник мужчин. "Mescalito" учил "как правильно жить". Рeyote обычно проглатывался на собраниях Колдунов, называемых "mitotes", где участники собирались специально для урока - "как правильно жить". Дон Хуан считал jimson weed и грибы - силой другого рода. Он называл их "allies" (союзники) и говорил, что они были способны быть  манипулированными; Колдун реально добывал свою силу, манипулируя союзника. Из обоих он предпочитал грибы. Он утверждал, что сила, содержащаяся в грибых, была его личным союзником, и он называл его "smoke" или "little smoke". Процедура Дон Хуана - использовать грибы, заключалась в том, чтобы дать им высохнуть в мелкую пудру внутри маленького сосуда. Он хранил сосуд запечатанным - год и затем смешивал тонкую пудру с пятью другими сухими растениями и изготавливал смесь для курения в трубке. Чтобы стать Человеком Знаний, придёться "встретиться" с союзником как можно больше раз; нужно ознакомиться с ним. Это верование конечно состояло в том, что приходилось курить эту наркотическую смесь довольно часто. Процесс "курения" состоял в проглатывании тонкой грибной пудры, которая не сжигалась, и вдыхать дым других пяти растений, которые составляли смесь. Дон Хуан объяснял глубокий эффект, который имели грибы на одну из способностей восприятия, как "союзник убирает тело человека". Метод обучения Дон Хуана требовал экстра-
ординарного усилия со стороны обучаемого. Собственно говоря, необходимая степень участия была настолько непосильной, что под конец 1965 мне пришлось отстраниться от обучения, тренировок. Сейчас я могу сказать, с перспективой в пять лет, которые прошли, что в какой-то момент Учения Дон Хуана начали создавать серьёзную угрозу моей "идее мира". Я начал терять уверенность, которую все мы имеем, что реальность Повседневной Жизни - это то, что мы можем принимать как должное. Во время моего отсуствия, я был убеждён, что моё решение было окончательным; я больше никогда не хотел видеть Дон Хуана.

Однако, в апреле 1968 года, ранняя копия моей книги была доступной мне и я был вынужден показать её ему. Я посетил его. Наша связь - учитель-ученик была мистически возобновлена и я могу сказать, что по этому случаю, я начал второй цикл обучения, очень отличающийся от первого. Мой страх не был таким глубоким, как в прошлом. Тотальный настрой Учений Дон Хуана был более расслабляющим. Он смеялся и много смешил меня. Похоже, с его стороны было явное намерение сократить до минимума всю серьёзность Учений. Он паясничал во время самых решающих моментов этого второго цикла, и таким образом, помогло мне преодолеть испытания, которые могли легко стать навязчивыми. Его убеждением было то, что лёгкое, но ответственное расположение духа было необходимо, чтобы выдержать удары и необычность Знаний, которым он меня учил.
"Причина, почему ты испугался и бросил, в том, что ты чувствовал себя чертовски важным," произнёс он, объясняя моё долгое отсуствие. "Чувство важности делает человека тяжёлым, неуклюжим, показным и тщеславным. Чтобы быть человеком Знаний, нужно быть лёгким и гибким."
Во втором цикле моей учёбы особым интересом у Дон Хуана было - научить меня "ВИДЕТЬ". Вероятно, в его системе Знаний была возможность сделать разницу между "смотреть" и "ВИДЕТЬ", КАК ДВА РАЗНЫХ СПОСОБА ВОСПРИНИМАТЬ. "Смотреть" имелось ввиду обычныч способом, которым мы привыкли воспринимать мир.


14-15
Тогда как "ВИДЕТЬ" заключал в себе очень сложный процесс, с помощью которого человек Знаний воспринимает "сущность" вещей в мире. Чтобы представить множество элементов в сложной аражировке этого учебного процесса в читаемой форме, я сжал длинные секции вопросов и ответов, и, таким образом,
я отредактировал мои первые записи. Однако, это моё мнение, что в этот момент моя презентация никак не может уменьшить значение учений Дон Хуана. Целью  редактирования было заставить мои записи течь, как протекает разговор, так, чтобы они имели воздействие, которого я хотел; точнее, я хотел с помощью репортажа передать читателю драму и прямоту ситуации. Каждую секцию, которую я назвал частью, была сессией с Дон Хуаном. Как правило, он всегда резко  заканчивал наши сессии; таким образом, драматический тон в конце каждой части - это - не мой собственный литературный приём, это был приём,  соответствующий устной, словесной традиции Дон Хуана. Он казался механизмом, который помогал мне удерживать эмоциональное содержание и важность уроков. Однако, нужны определённые объяснения, чтобы сделать мой репортаж убедительным, так как его понимание зависит от разъяснения ряда ключевых понятий, которые я хочу подчеркнуть. Этот выбор ударения гармоничный с моим интересом в социальных науках. Совершенно возможно, что другой человек с другими целями и ожиданиями, выделит понятия, совершенно отличающиеся от тех, которые я сам выбрал. Во время второго цикла учёбы, Дон Хуан подчеркнул, что использование курительной смеси было необходимым приготовлением к "ВИДЕНИЮ". Поэтому мне пришлось использовать это как можно чаще.
"Только курение может дать тебе необходимую скорость поймать проблеск - мимолётное впечатление-картину того, быстро исчезающего, мира," сказал он.
С помощью наркотической смеси, он вызывал во мне серию состояний необычной реальности. Главная черта таких состояний, в отношении того, что Дон Хуан,  казалось, делал, было условие "отсуствие применения". То, что я воспринимал в тех состояниях изменённого сознания, было непостижимым и невозможным описать с помщью нашего повседневного способа понимать мир...

Дон Хуан использовал это условие неприменяемости состояний неординарной реальности, чтобы представить серию новых единиц значения. Единицами значения были все отдельные элементы, относящиеся к знаниям, которым Дон Хуан пытался меня учить. Я называл их единицы значений, потому что они были базовым, простейшим скоплением в слитную массу воспринимаемой информации и их интерпретации, на которых более сложное значение было сконструировано. Примером такой единицы является состояние, в котором понимался физиологический эффект наркотической смеси. Она производила онемение и потерю моторного контроля, который означал в системе Дон Хуана, как действие, производимое дымом, которым, в этом случае, был союзник, чтобы "убрать физическое тело практиканта". Единицы значения были сгрупированы вместе особым путём, и каждый созданный блок формировал то, что я называл "осмысленная интерпретация". Неудивительно, что существует бесконечное число возможных смысловых интерпретаций, относящихся к Колдовству, которые Колдун должен научиться создавать. В нашей повседневной жизни мы перед лицом бесконечного числа чувствительных интерпретаций, относящихся к Колдовству. Простой пример...структура, называемая "комнатой"...комната - смысловая интерпретация , потому что она требует в тот момент, когда мы её создаём, мы осознаём все элементы, которые входят в её композцию. Система осмысленной интерпретации это, другими словами, процесс, с помощью которого практикант осознаёт все единицы значения, необходимые сделать логические заключения, предсказания, отбор и т.д., о всех ситуациях, относящихся к его действию. Под практикантом я имею ввиду участника, кто имеет достаточные знаний всех, или почти всех единиц значения, включёных в его систему осмысленной интерпретации. Дон Хуан был практиком; он был Колдуном, кто знал все шаги своего Колдовства.
16-17
Как практик, он пытался сделать его систему осмысленной интерпретации, понятной мне. Такое понимание, в этом случае, было равно процессу перестроеной социализации, в котором изучались новые методы интерпретировать воспринимаемую информацию. Я был "незнакомец", тот, у кого не хватало способности делать умные и подходящие интерпретации единиц значения, относящиеся к Колдовству. Заданием Дон Хуана, как практика, делающего его систему понятной мне, было разрушить особую уверенность, которую я разделял со всеми остальными, уверенность, что наши, имеющие смысл, взгляды на мир были окончательными.
С использованием наркотических растений и с хорошо управляемыми контактами между чужеродной системой и мной, ему удалось указать мне, что мои взгляды на мир не могут быть окончательными, потому что это - только интерпретация. Для американского индейца, возможно тысячи лет, смутный феноменон, который мы называем Колдовством, был серьёзной, настоящей практикой, сравнимой с нашей наукой. Наша трудность, в понимании этого, несомненно исходит из чужеродных единиц значения, с которыми Колдовство имеет дело. Дон Хуан однажды сказал мне, что человек Знаний имеет склонности, предпочтения.
Я попросил его объяснить это.
"Моя склонность это - ВИДЕТЬ," сказал он.
"Что ты этим хочешь сказать?"
"Я люблю ВИДЕТЬ, так как только с помощью ВИДЕНИЯ человек Знаний может знать." сказал он.
"Какие вещи ты ВИДИШЬ?"
"Всё."
"Но я тоже всё вижу, но я не человек Знаний."
"Нет, ты не ВИДИШЬ."
"Я думаю, я вижу."
"Говорю тебе: ты не ВИДИШЬ."
"Почему ты так говоришь, Дон Хуан?"
"Ты только смотришь на поверхность вещей."
"Ты имеешь ввиду, что каждый человек Знаний реально ВИДИТ сквозь всё, на что смотрит?"
"Нет. Это не то что я имею ввиду. Я сказал, что человек Знаний имеет свои склонности; мои - это - просто ВИДЕТЬ и ЗНАТЬ; у других - другие вещи."
"Какие другие вещи, например?"
"Возьмём к примеру Sacateca, он - человек Знаний и его склонность танцевать. Он танцует и УЗНАЁТ."
"Склонность человека Знаний - это то, что он делает, чтобы ЗНАТЬ?"
"Да, это - правильно."
"Но как может танец помогать Sacateca ЗНАТЬ?"
"Можно сказать, что Sacateca танцует со всем, что имеет."
"Он танцует, как я танцую? Я имею ввиду обычные танцы?"
"Скажем, что он танцует, как я ВИЖУ, а не как ты можешь танцевать."
"Он тоже ВИДИТ, как ты ВИДИШЬ?"
"Да, но он также танцует."
"Как Sacateca танцует?"
"Это трудно объяснить. Это - странная манера танцевать как он, когда он хочет ЗНАТЬ. И всё, что я могу об этом сказать, это то, что пока ты не поймёшь приёмы человека, кто ЗНАЕТ, невозможно говорить о ТАНЦЕ и о ВИДЕНИИ."
"Ты видел его танцующим?"
"Да. Однако, это - невозможно для каждого, кто смотрит на его танец, ВИДЕТЬ, что это его странный способ ЗНАТЬ."
Я знал Sacateca, или по крайней мере, я знал, кем он был. Мы встречались и однажды я купил ему пива. Он был очень вежливый и сказал мне, что я могу придти к нему домой в любое время. Я долгое время вынашивал идею посетить его, но не говорил Дон Хуану.
В мае 1962 года, днём, я подъехал к дому Sacateca; он дал мне детали, как попасть туда, и у меня не было проблем найти дом. Он был на углу и обнесён забором. Ворота были закрыты. Я обошёл его, чтобы видеть, смогу ли я попасть внутрь дома. Он казался покинутым.
"Дон Элиас," громко позвал я. Куры испугались и разбежались с кудахтаньем. Небольшая собака подошла к забору и я думал она залает на меня; вместо этого, она просто села, смотря на меня. Я позвал опять и куры снова закудахтали.

18-19
Старая женщина вышла из дома, я попросил её позвать Дон Элиас.
"Его здесь нет," сказала она.
"Где я мог бы его найти?"
"Он - в полях."
"Где в полях?"
"Я не знаю. Приходи в конце дня, он будет здесь около пяти."
"Вы жена Элиас?"
"Да. Я его жена," сказала она и улыбнулась. Я пытался распросить её о Sacateca, но она извинилась и сказала, что не говорит хорошо по испански. Я сел в машину и уехал. Вернулся назад около шести, подъехал к двери и крикнул имя Sacateca, в этот раз он сам вышел из дома. Я включил свой магнитофон, свисающий с моего плеча, который выглядел как камера в своём коричневом футляре. Он похоже, узнал меня.
"О, это ты, как Хуан?" сказал он, улыбаясь.
"Он - прекрасно. Но как ты, Дон Элиас?"
"Он не ответил и казался нервозным. Внешне он держал себя под контролем, но я чувствовал, что он был страшно расстроен."
"Это Хуан послал тебя сюда по какому-то делу?"
"Нет. Я сам пришёл сюда."
"С какой стати?" Его вопрос казалось, открыл, очень даже настоящее удивление.
"Я просто хотел поговорить с тобой," сказал я, надеясь выглядеть беспечным. "Дон Хуан рассказал мне невероятные вещи о тебе, мне стало любопытно и я хотел задать тебе несколько вопросов." Sacateca стоял передо мной. Его тело было худощавым, гибким и крепким. На нём были штаны и рубашка защитного цвета.
Его глаза были наполовину закрыты; он казался, спящим или наверно пьян. Его рот был немного открыт, а нижняя губа висела. Я заметил, что он глубоко дышал
и похоже, почти храпел. Мне в голову пришла мысль, что Sacateca несомненно был не в своём уме. Но эта мысль казалась не очень подходящей, так как только несколько минут назад, когда он вышел из дома, он был живым, проворным и осознавал моё присуствие.
"О чём ты хочешь говорить?" наконец он сказал. Его голос был уставшим; выглядело так, как-будто его слова тащились одно за другим. Я чувствовал себя очень неудобно. Чувствовалось так, как-будто его усталость была заразительной и тащила меня за собой.
"Ни о чём особенно," ответил я. "Я просто пришёл поболтать с тобой по дружески. Ты однажды пригласил меня придти к тебе."
"Но это не то же самое сейчас."
"Почему не то же самое?"
"Разве ты не говоришь с Дон Хуаном?"
"Да, разговариваю."
"Тогда что ты хочешь от меня?"
"Я думал, может быть я смогу задать тебе несколько вопросов?"
"Спроси Дон Хуана, разве он не учит тебя?"
"Да, учит, но всё же, мне хотелось бы спросить тебя о том, что он учит меня, и иметь твоё мнение. Так я смогу знать, что делать."
"Почему ты хочешь так делать? Разве ты не веришь Дон Хуану?"
"Я верю."
"Тогда почему ты не попросишь его сказать тебе то, что ты хочешь знать?"
"Я спрашиваю и он говорит мне. Но если ты тоже можешь сказать мне о том, чему меня учит Дон Хуан, то может я лучше всё пойму."
"Хуан может сказать тебе всё, он один может это сделать, разве ты это не понимаешь?"
"Понимаю, но я люблю разговаривать с людьми как ты, Дон Элиас. Нельзя найти человека Знаний каждый день."
"Хуан - человек Знаний."
"Я это знаю."
"Тогда почему ты разговариваешь со мной?"
"Я уже сказал, я пришёл, чтобы быть друзьями."
"Нет, не для этого.Что-то не то с тобой в этот раз."
Я хотел объяснить себе и всё, что я мог делать, это невнятно бормотать. Sacateca ничего не сказал, он казалось, внимательно слушал. Его глаза снова наполовину закрылись, но я чувствовал, что он уставился на меня.
20-21
Он кивал почти незаметно, затем его веки открылись и я увидел его глаза. Он казалось смотрел мимо меня. Он беспечно постучал по полу кончиком своей правой ноги, сзади своей левой пятки. Его ноги были слегка согнуты аркой, руки болтались по сторонам. Потом он поднял правую руку, его рука была открыта, ладонь повёрнута перпендикулярно земле; пальцы были вытянуты и указывали на меня. Он дал своей руке изогнуться пару раз, прежде чем он поднёс её на мой уровень.
На мгновенье он удержал её в этом положении, потом сказал мне несколько слов. Его голос был очень чистым, и всё же слова тянулись. Через момент он уронил свою руку на сторону и остался неподвижным, приняв странное положение. Он стоял, опираясь на подошву левой ноги. Его правая нога скрестилась сзади пятки левой ноги  и он ритмично и мягко постукивал по полу кончиком правой ноги, я чувствовал открытое негодование, форма беспокойства. Мои мысли казались несвязными, бессмысленными и не имющими оношение к тому, что происходило. Я заметил своё неудобство и попробовал отогнать свои мысли назад в ситуацию настоящего, но я не смог, несмотря на огромные усилия. Было ощущение, что какая-то сила удерживала меня от фокуксирования или обдумывания подходящих мыслей. Sacateca не сказал ни слова и я не знал, что ещё сказать или сделать. Совершенно механически, я повернулся и ушёл. Позднее, я почувствовал желание рассказать Дон Хуану о моей встрече с Sacateca. Дон Хуан закатился смехом.
"Что реально произошло там?"
"Sacateca танцевал! Он ВИДЕЛ тебя, затем он танцевал," сказал Дон Хуан.
"Что он сделал со мной? Я очень замёрз и у меня кружилась голова."
"Наверно ты ему не понравился и он остановил тебя, бросив слово в тебя."
"Как он смог это сделать?" воскликнул я поражённый.
"Очень просто: он остановил тебя своей волей."
"Что ты сказал?"
"Он остановил тебя своей волей!"
Объяснение не удовлетворяло. Его заявление звучало как абра-кадабра для меня. Я пытался попробовать его дальше, но он так и не смог объяснить событие, чтобы меня это удовлетворило. Явно то событие или любое событие, которое случается внутри этой чужеродной системы осмысленной интерпретации, может быть объяснено или понято только терминами единиц значения, подходящими этой системе. Поэтому эта работа - репортаж и должен быть прочитан как репортаж.


25
2 апреля 1968. Дон Хуан на момент посмотрел на меня и совсем, похоже, не удивился увидеть меня, хотя прошло больше 2х лет с тех пор, как я последний раз посещал его. Он положил свою руку на моё плечо, мягко улыбнулся и сказал, что я выгляжу по другому, что я стал толстым и мягким. Я привёз ему копию моей книги. Без всяких церемоний, я вытащил её из моего портфеля и передал её ему.
"Это книга о тебе, Дон Хуан," сказал я. Он взял её и полистал, как-будто это была колода карт. Ему понравился зелёный цвет на обложке и высота книги.
Он попробовал ладонями обложку, перевернул книгу пару раз и потом отдал мне её обратно. Я почувствовал огромный прилив гордости.
"Я хочу, чтобы ты оставил её себе," сказал я. Он покачал головой и молча рассмеялся.
"Лучше не надо," сказал он и потом добавил с улыбкой. "Ты ведь знаешь, что мы делаем с бумагой в Мексике." Я замеялся и подумал, что его щепотка иронии была восхитительна. Мы сидели на скамейке в парке маленького городка в горном районе Центральной Мексики. У меня не было никакой возможности дать ему знать о моём намерении навестить его, но я был уверен, что я его найду и я нашёл. Я ждал совсем недолго в том городе, прежде чем Дон Хуан спустился с гор и
я нашёл его на рынке у прилавка одного из его друзей.

26-27
Дон Хуан сказал мне по деловому, что я появился как раз вовремя, чтобы отвезти его обратно в Сонору, мы сидели и ждали своего друга, индейца Mazatec, с кем он жил. Мы ждали его 3 часа и разговаривали о разных, не таких важных, вещах, и к концу дня, как раз перед тем как пришёл его друг, я рассказал ему о некоторых событиях, которые я увидел за несколько дней до этого. Во время моей поездки увидеть его, сломалась моя машина на окраинах города и мне пришлось остаться на 3 дня в городе, пока её не отремонтируют в гараже. Был мотель через дорогу от гаража, но окраины городов всегда действовали депрессивно на меня, поэтому я нашёл комнату в современном восьми-этажном отеле в центре города.


Мальчик-слуга сказал мне, что в отеле есть ресторан, и когда я спустился вниз поесть, то нашёл столы в стороне от прохода. Аранжировка была довольно привлекательна на углу улицы под низкими кирпичными модерными арками. Наружи было прохладно и были свободные столы, и всё же я предпочёл сидеть внутри, в духоте. Войдя, я заметил, что группа ребят-чистильщиков обуви сидела на краю тротуара перед рестораном, и я был уверен, что они будут к нему приставать, если я займу один из столиков снаружи. Там, где я сидел, я мог видеть группу ребят через стеклянное окно. Пара молодых мужчин заняла стол и ребята сразу же окружили их, предлагая почистить их туфли. Молодые люди отказались и я удивился увидеть, что ребята не настаивали и ушли назад сесть на край тротуара.


Через некоторое время трое мужчин в деловых костюмах встали и ушли, ребята побежали к их столу и начали доедать остатки; через несколько секунд тарелки были чистыми. То же самое произошло с остатками на всех других столах. Я заметил, что дети соблюдали порядок; если они проливали воду, то вытирали её своей тряпкой для туфлей. Я также заметил тщательность их хищных процедур. Они даже съедали ледяные кубики, оставленные в стаканах с водой и дольки лимона из чая с кожурой и всем остальным. Они абсолютно ничего не оставляли. За время, пока я оставался в отеле, я выяснил, что между хозяином ресторана и
детьми было согласие: детям разрешалось находиться в ресторане, чтобы заработать немного денег от клиентов, и им также разрешалось съедать остатки, при условии, что они не будут надоедать посетителям и ничего не разобьют. Их было одиннадцать ребят возрастом от 5 до 12; однако самый старший держал дистанцию  от остальной группы. Они нарочно исключили его из группы, дразня его песенкой, что у него уже были волосы на половом органе и он был слишком старым среди них. После 3х дней наблюдения как они действовали как хищники из-за ничтожных остатков, я стал подавленным и оставил тот город, чувствуя, что для тех детей нет надежды, чей мир был уже сформирован их борьбой за крошки изо дня в день.
"Ты жалеешь их?"
"Естественно," сказал я.
"Почему?"
"Потому что я волнуюсь за благополучие моих товарищей-мужчин. Те дети и их мир - уродливы и дёшевы."
"Подожди! Подожди! Как ты можешь говорить, что их мир уродливый и дешёвый?" сказал Дон Хуан, передразнивая моё заявление.
"Ты думаешь, что ты лучше, не так ли?" сказал я, он спросил меня почему; и я сказал ему, что по сравнению с миром тех детей, мой мир был несравненно более разнообразным и богатый опытом и возможностями к собственному удовлетворению и развитию. Смех Дон Хуана был искренним и дружественным. Он сказал, что я не был осторожным с тем, что несу, что я понятия не имел о богатстве и возможностей мира тех детей. Я подумал, что Дон Хуан был просто упрям. Я реально думал, что он придерживается противоположного мнения просто, чтобы разозлить меня. Я искренне верил, что те дети не имели ни малейшего шанса для интеллектуального развития. Я отспаривал свою точку зрения ещё какое-то время и затем Дон Хуан спросил меня напрямую.
"Разве ты однажды не сказал мне, что по твоему мнению, самое большое достижение человека было стать человеком Знаний?"
28-29
Я сказал это и повторил это опять, что по-моему, стать человеком Знаний было одним из величайших интеллектуальных достижений.
"Ты думаешь, что твой очень богатый мир когда-нибудь поможет тебе стать человеком Знаний?" спросил меня Дон Хуан с привкусом сарказма. Я не ответил и тогда он повторил свой вопрос другими словами, вещь, которую я всегда делал с ним, когда я думал, что он не понимает. "Другими словами," сказал он, широко улыбаясь, явно понимая, что я вижу его игру, "может твоя свобода и возможности помочь тебе стать человеком Знаний?"
"Нет!" с эмоцией высказался я.
"Тогда как ты можешь жалеть тех детей?" сказал он серьёзно. "Любой из них может стать человеком Знаний. Всех людей Знания, которых я знаю, были детьми как те, которых ты видел, съедающих остатки и облизывающих столы." Спор с Дон Хуаном оставил во мне неприятное ощущение. Я больше не чувствовал жалости к тем непривилегированным детям, потому что они не имели достаточно еды, а потому что в моём представлении их мир уже проклял их быть интеллектуально неподходящими. И всё-таки, по мнению Дон Хуана, любой из них может достигнуть то, что я верил, было вершиной человеческого интеллектуального достижения,
цель - стать человеком Знаний. Моя причина - жалеть их - была неподходящей. Дон Хуан аккуратно прижал меня к стенке.
"Наверно ты прав," сказал я. "Но как можно избежать искреннее желание помочь нашим мужчинам?"
"Как, ты думаешь, можно помочь им?"
"Облегчив их груз. Самое малое, что можно сделать для наших мужчин, это - попробовать изменить их. Ты сам занимаешься этим, не так ли?"
"Нет, я это не делаю. Я не знаю, что менять или почему менять что-то в моих друзьях-мужчинах."
"А как насчёт меня, Дон Хуан? Разве ты не учишь меня, чтобы я мог поменяться?"
""Нет. Я не стараюсь поменять тебя. Это может случиться, что однажды ты можешь стать человеком Знаний - это невозможно знать - но это не изменит тебя. Когда-нибудь возможно ты сможешь увидеть людей в другом виде и тогда ты поймёшь, что невозможно в них ничего поменять."
"Какой это другой способ ВИДЕТЬ людей, Дон Хуан?"
"Мужчины выглядят по другому, когда ты ВИДИШЬ. Маленький Дымок (наркотичекие травы) поможет тебе ВИДЕТЬ людей в виде Волокон Солнечного Света."
"Волокна Света?"
"Да. Волокна - как белая паутина. Очень тонкие нити, которые циркулируют от головы к пупку. Таким образом человек выглядит как Яйцо белых, циркулирующих Волокон. Его руки и ноги похожи на светящиеся белые, жёсткие волосы, разбросанные в разных направлениях."
"Это все так выглядят?"
"Все. Кроме этого, каждый человек связан со всем остальным, хотя и не через его руки, а через связку длинных Волокон, которые отходят от центра его живота.
Те Волокна присоединяют человека к его окружающему миру; они сохраняют его баланс; они дают ему стабильность. Поэтому, если ты сможешь ВИДЕТЬ когда-
нибудь человека как Светящееся Яйцо, неважно нищий он или король. И невозможно ничего поменять или скорее: что можно поменять в том Светящемся Яйце?
Что?"


30-31
Мой визит к Дон Хуану начал новый цикл. Проблем не было, чтобы снова попасть в мою старую струю и получать удовольствие от его чувства драмы, его юмора
и его терпения со мной. Я явно чувствовал, что мне придёться навещать его  чаще. Не видеть Дон Хуана, и в самом деле было великой потерей для меня; помимо этого, мне хотелось обсудить с ним, особо интересную для меня, вещь. После того, как я закончил книгу о его учениях, я начал пересматривать те записи, которые я не использовал. Я много выбросил, потому что моей целью были состояния неординарной реальности. Просматривая мои старые записи, я пришёл к заключению, что опытный Колдун может вызвать в своём ученике особую серию восприятий, манипулируя "социальные настроения"...по моему, нужен был лидер, чтобы внести необходимое восприятие. И как особый случай, я взял к примеру случай с колдовскими peyote (наркотическое растение)-встречами.
Я участвовал в дебатах на тех встречах, где Колдуны достигали соглашения о природе действительности, без всякого видимого обменя словами или знаками.
И моим заключением было, что очень продуманный код применялся участниками, чтобы прибыть к такому соглашению. Я сформировал сложную систему, объясняющую код и процедуры так, чтобы по возвращению к Дон Хуану, спросить его личное мнение и совет насчёт моей работы.
21 мая 1968
Ничего особенного не случилось во время моей поездки к Дон Хуану. В пустыне было очень жарко и совсем не комфортно. Жара уменьшилась в конце дня и вначале вечера уже был прохладный бриз, когда я прибыл к нему домой. Я не был очень уставшим, мы сели в его комнате поговорить. Я чувствовал себя комфортно и отдохнувшим, поэтому мы говорили часами. Это не было разговором, который я хотел бы записать; я реально не пытался быть глубокомысленным или стараться придавать всему огромное значение; мы говорили о погоде, об урожае, о его внуке, об индейцах Яки и о мексиканском правительстве. Я сказал Дон Хуану о том, как мне нравилось чарующее ощущение разговора в темноте. Он сказал, что моё заявление сочеталось с моей болтливой натурой; что мне легче болтать в темноте, потому что болтать было единственной вещью, которую я мог делать в тот момент, пока сидел. Я спорил, что это было больше, чем просто болтать, что я получал удовольствие. Я сказал, что мне нравилась теплота темноты вокруг нас. Он спросил меня, что я делал дома, когда темнело. Я сказал, что
я неизменно включал свет или выходил на освещённую улицу, пока не приходило время ложиться спать.
"Оо!" сказал он, не веря. "Я подумал, что ты научился использовать темноту."
"Для чего её можно использовать?" спросил я. Он сказал, что темнота - он назвал её - "темнотой дня" - была лучшим временем, чтобы ВИДЕТЬ. Он как-то странно подчеркнул слово ВИДЕТЬ. Мне хотелось знать, что он этим имел ввиду, но он сказал, что было слишком поздно говорить об этом в тот момент.
22 мая 1968
Как только я утром проснулся, и без всяких церемоний сказал Дон Хуану, что я разработал систему, чтобы объяснить то, что произошло на peyote-встрече (mitote),
я взял свои записи и прочёл ему то, что написал. Он терпеливо слушал, пока я пытался объяснить свой план. Я верил в то, что был необходим невидимый лидер, чтобы подсказывать участникам, чтобы они могли придти к подходящему согласию. Я указал, что люди посещают mitote, ища присуствие Mescalito и его уроков о том, как правильно жить; и что те участники никогда не обмениваются между собой ни словом, ни жестом.
32-33
Однако они согласны в отношении присуствия Mescalito и его особого урока. По крайней мере, это было то, что они явно делали на встречах-mitotes, которые
я посетил; они согласились, что Mescalito являлся им индивидуально и давал им урок. На моём личном опыте я нашёл, что форма индивидуального визита Mescalito и его последующий урок были поразительно однородны, однако различались содержанием от человека к человеку. Я не мог объяснить эту однородность, кроме как результат, еле уловимой и сложной, системы сигналов. Это взяло мне почти 2 часа прочесть и объяснить Дон Хуану систему, которую
я сконструировал. Я закончил говорить, умоляя его сказать мне своими словами, какими точно были процедуры для достижения согласования. Когда я закончил,
он нахмурился. Я подумал, что он должено быть нашёл моё объяснение вызывающим; он, похоже, был в глубоком раздумье. После значительного молчания,
я спросил его, что он думал о моей идее. Мой вопрос заставил его сменить нахмуренное выражение на улыбку и затем на громоподобный хохот. Я тоже старался засмеяться и нервозно спросил, что было смешного.
"Ты - не в своём уме!" воскликнул он. "Почему кто-то должен беспокоиться о подсказках, сигналах в такое важное время как mitote? Ты думаешь, что кто-нибудь когда-нибудь играет с Mescalito?" на момент я подумал, что ему моя идея не ясна, он реально не ответил на мой вопрос. "Зачем нужно кому-то намекать, подсказывать?" упрямо спрашивал Дон Хуан. "Ты был на встречах-mitotes. Следовательно ты знаешь, что никто не говорил тебе как чувствовать или что делать, никто кроме самого Mescalito." Я настаивал, что такое объяснение не было возможным и умолял его снова сказать мне, как согласованность была достигнута.
"Я знаю, почему ты пришёл," сказал Дон Хуан мистическим тоном. "Я не могу помочь тебе в твоём стремлении, потому что системы сигналов не существует."
"Но как могут все те люди быть согласны в присуствии Mescalito?"
"Они согласны, потому что они ВИДЯТ," с драматизмом высказался Дон Хуан, и затем, как бы невзначай, добавил, "Почему бы тебе не посетить mitote ещё раз и не убедиться самому?" Я почувствовал ловушку и ничего не сказал, но отложил мои записи в сторону. Он не настаивал и немного позже он попросил меня, отвезти его к дому одного из его друзей. Мы провели большую часть дня там. Во время разговора его друг Джон спросил меня, во что вылился мой интерес в peyote. Джон снабдил peyote для моего первого испытания почти 8 лет назад. Я не знал, что ему ответить. Дон Хуан пришёл мне на помощь и сказал Джону, что со мной всё хорошо. На обратном пути к дому Дон Хуана, я чувствовал себя обязанным прокомментировать на вопрос Джона и сказал, среди всего прочего, что у меня больше нет желания изучать peyote, потому что для этого требуется храбрость, которой у меня не было; и что я это реально имел ввиду, когда сказал, что бросаю. Дон Хуан улыбнулся и ничего не сказал, а я продолжал говорить, пока мы не вошли в дом. Мы сели на чистое место перед дверью. Был тёплый, ясный день и достаточно ветерка в конце дня, чтобы сделать его приятным. "Почему ты выступаешь так упорно?" вдруг спросил Дон Хуан. "Сколько лет ты говорил, что ты больше не хочешь учиться?"
"Три."
"Почему ты к этому так эмоционально настроен?"
"Я чувствую, что тебя предаю, Дон Хуан. Я думаю, вот почему я постоянно об этом говорю."
"Ты меня не предаёшь."
"Я подвёл тебя и сбежал. Я чувствую поражение."
"Делай, что ты можешь. Помимо этого, ты ещё не поражён. То, чему мне приходиться учить тебя, очень сложно. Я, например, нашёл это наверно даже труднее, чем ты."
"Но ты продолжал это, Дон Хуан. В моём случае - по другому. Я бросил и я пришёл увидеть тебя, не потому что я хочу учиться, а только потому что я хотел попросить тебя, разобраться в моей работе." Дон Хуан посмотрел на меня и затем отвернулся.


34-35
"Ты должен позволить Дымку снова вести тебя," сказал он убеждённо.
"Нет, Дон Хуан, я больше не могу использовать твой Дымок. Я думаю, что истощил себя."
"Ты ещё не начинал."
"Я очень боюсь."
"Значит, ты боишься. Нет ничего нового в страхе. Не думай о нём, думай о Чуде ВИДЕНИЯ !"
"Я искренне хотел бы думать о тех чудесах, но я не могу. Когда я думаю о твоём Дымке, я чувствую как Темнота надвигается на меня. Это как-будто, больше нет людей на Земле, некому обратиться. Твой Дымок показал мне настоящее одиночество, Дон Хуан."
"Это - неправда, возьми меня к примеру. Дымок - мой союзник и я не чувствую такое одиночество."
"Ты - другой; ты преодолел свой страх."
Дон Хуан мягко похлопал меня по плечу. "Ты не боишься," сказал он тихо. Его голос выдал странное обвинение.
"Я лгу насчёт моего страха, Дон Хуан?"
"Меня не интересует ложь," сказал он серьёзно. "Меня интересует кое-что ещё. Причина, почему ты не хочешь учиться, не в том, что ты боишься. Это - что-то ещё."
Я неистово убеждал его, сказать мне, что это было. Я умолял его, но он ничего не сказал; он только покачал головой, как бы не веря, что я не знаю. Я сказал ему, что наверно, это была вялость, которая не давала мне учиться. Он хотел знать значение слова "инерция". Я прочёл ему из моего словаря: "склонность вещества оставаться без действия. Если на отдыхе или если двигается, то продолжать двигаться в том же направлении, если не влияет какая-нибудь внешняя сила."
"Если не влияет какая-нибудь внешняя сила," повторил он. "Это, пожалуй, самое лучшее выражение ты нашёл. Я уже говорил тебе: только безумный возьмётся за такую задачу, как - стать человеком Знаний по собственному желанию. Трезвый на голову, человек должен быть обманут, чтобы этим заниматься."
"Я уверен, что масса людей с удовольствием возьмёт на себя это задание," сказал я.
"Да, но те не считаются. Они обычно ломаются. Они как сосуды, которые выглядят красиво с внешней стороны и всё же они протекают, как только ты надавишь на них или нальёшь в них воды. Однажды мне пришлось заманить тебя учиться, точно также как мой учитель заманил меня. Иначе ты бы не изучил так много. Наверно наступило время манипулировать тебя снова."
Манипуляция, на которую он ссылался, была одним из самых критических факторов моей учёбы. Она происходила годы до этого, однако в моей памяти она была такой же живой, как-будто это только что случилось. С помощью очень искусных манипуляций Дон Хуан однажды заставил меня войти в прямую и ужасающую конфронтацию с женщиной, известную как Колдунья. Стычка повлекла за собой глубокую враждебность с её стороны. Дон Хуан использовал мой страх женщин, как толчок к продолжению моей учёбы, требуя, чтобы я больше вникал в Колдовство, чтобы защитить себя от её колдовских нападок. Конечный результат его манипуляций был настолько убедительным, что я искренне почувствовал, что другого выхода у меня нет, как изучить как можно больше, если я хочу остаться в живых.
"Если ты планируешь снова напугать меня той женщиной, я просто назад не вернусь," сказал я.


Смех Дон Хуана был очень весёлым. "Не волнуйся," сказал он доверительно. "Трюки со страхом на тебе больше не работают. Ты больше не боишься. Но если нужно, ты можешь быть одурачен, где бы ты не был; тебе для этого не обязательно здесь быть." Он заложил руки за голову и лёг спать. Я работал над записями ещё пару часов, пока он не проснулся; стало почти темно. Заметив, что я писал, он сел прямо и улыбнувшись, спросил меня, выписал ли я свою проблему.
23 мая 1968
Мы разговаривали об Оксаке. Я рассказал Дон Хуану, как однажды я прибыл в этот город в день, когда был открыт рынок.
36-37
День, когда группы индейцев из всего района прибывают в город продать продукты и всякого рода безделушки. Я писал, что мне особенно был интересен человек, кто продавал медицинские травы. Он носил деревянный ранец, в котором он держал несколько небольших банок с сухими, измельчёнными растениями. Он стоял посреди улицы, держа одну банку и крича очень странную песенку. Я слушал его долгое время. Формат песенки состоял в перечислении длинного списка болезней человека, для которых, как он утверждал, у него имеется лекарство; приём, приминяемый им, чтобы придать ритм своей песенке, была пауза после произношения группы из 4х. Дон Хуан сказал, что этот человек тоже продавал травы на рынке в Оксаке, когда Дон Хуан был ещё молод. Он сказал, что всё ещё помнит его тон продавца и он прокричал его мне. Он сказал, что вместе с его другом Vicente он делал смеси медицинских трав.


"Те смеси действительно были прекрасными," сказал Дон Хуан. "Мой друг Vicente бывало изготавливал невероятные экстракты из растений."
Я сказал Дон Хуану, что однажды, во время моей поездки в Мексику, я встретил его друга Vicente. Дон Хуан, похоже, был удивлён и хотел знать больше об этом.
Я ехал через Durango в тот момент и вспомнил, что Дон Хуан однажды сказал мне, что я должен навестить его друга, кто там живёт. Я поискал и нашёл его, разговаривал с ним какое-то время. Перед моим отъездом, он дал мне мешок с растениями и серию инструкций для посадки одного из растений. По пути
я остановился в городе Aguas Calientes и убедился в том, чтобы вокруг не было людей. По краней мере 10 минут я наблюдал за дорогой и окружающий район.
Крогом не было никаких домов, скота, пасущегося вдоль дороги. Я остановился на вершине небольшого холма, откуда я мог видеть дорогу впереди и сзади себя.
Она была пустынна в обоих направлениях далеко вдали, насколько я мог видеть. Я ждал несколько минут, чтобы соорентироваться и вспомнить инструкции Дон
Vicente. Я взял одно из растений, вошёл в поле кактусов на восточной стороне дороги и посадил его, как инструктировал меня Дон Vicente. У меня с собой была бутылка минеральной воды, которой я намеревался полить растение. Я пытался открыть её небольшим железным ломом, который я использовал, чтобы копать,
но бутылка взорвалась, кусочек стекла порезал мою верхнюю губу и пошла кровь. Я пошёл назад к моей машине достать другую бутылку минеральной воды.
Пока я вытаскивал её из багажника, мужчина, ехавший в VW station wagon, остановился и спросил меня, нужна ли помощь. Я сказал, что всё в порядке и он уехал.
Я вернулся, чтобы полить растение и затем начал возвращаться к своей машине. На расстоянии наверно 30 метров я услышал голоса. Я поспешил вниз по склону на дорогу и нашёл 3х мексиканцев у машины, 2х мужчин и одну женщину. Один из мужчин сидел на переднем бампере. Ему было около сорока, среднего роста с чёрной кудрявой шевелюрой. Он нёс связку на спине, одет в старые штаны и заношенную розоватую рубашку. Его туфли были развязаны и наверно слишком большими для его ног; туфли казались свободными и неудобными. Он сильно потел. Другой мужчина стоял 6 метров от машины. Он был тоньше и ниже другого мужчины, волосы были прямыми и расчёсаны назад. Он нёс меньше связку и был старше, наверно около 50. Его одежда была в лучшем состоянии: на нём был тёмносиний жакет, светлосиние штаны и чёрные туфли. Он совсем не потел и казался безразличным, незаинтересованным. Женщина тоже была около 40, толстая и с очень тёмной кожей. На ней были чёрные Capris, белый свитер и чёрные узкомысые туфли. Связку она не несла, а держала портативный транзисторный радиоприёмник. Она казалась очень усталой и её лицо было покрыто капельками пота. Когда я к ним приблизился, мужчина помоложе и женщина смело заговорили со мной. Их нужно было подвести. Я сказал им, что у меня не было места в машине и показал им, загруженное до отказа, заднее сиденье, где реально места не было.

38-39
Мужчина предложил: если я буду ехать медленно, они могут поехать, усевшись на заднем бампере или на металл над передними колёсами. Я подумал, что идея была абсурдная, безумная. Однако была такая спешка в их просьбе, что я сильно опечалился и плохо себя почувствовал. Я дал им немного денег на автобус. Мужик помоложе взял деньгии поблагодарил меня, но мужик постарше презрительно повернулся спиной.
"Я хочу, чтобы нас подвезли, деньги мне неинтересны." Затем он повернулся ко мне. "Можешь дать нам еды и воды?" спросил он. У меня реально ничего не было, чтобы им дать. Они постояли, глядя на меня какой-то момент и потом начали уходить. Я залез в машину и постарался завести мотор. Жара была страшная и мотор не заводился. Мужик помоложе остановился, когда услышал, как глохнет мотор, вернулся и встал сзади машины, готовый подтолкнуть её. Я почувствовал огромное раздражение: я реально отчаянно пыхтел. Мотор, наконец, завёлся и я умчался.
После того, как я закончил рассказывать, Дон Хуан оставался в глубоком раздумье долгое время.
"Почему ты раньше мне об этом не сказал?" сказал он, не смотря на меня. Я не знал, что сказать, пожал плечами и сказал ему, что никогда не думал - это было важным. "Это чертовски важно!" ответил он. "Vicente - первокласный Колдун. Он дал тебе что-то посадить, потому что у него были свои соображения; и если ты встретил 3х человек, кто, похоже, появились ниоткуда сразу после того, как ты посадил растение, значит на то тоже была причина; но только такой дурак, как ты, отбросит этот случай и будет думать, что это неважно." Он хотел точно знать, что произошло, когда я посетил Vicente. Я сказал ему, что ехал через город  и проезжал мимо рынка; тогда мне пришла идея поискать Дон Vicente.


Я пошёл на рынок в секцию медицинских трав. Там были 3 прилавка в ряд, но они были заняты тремя толстыми женщинами. Я прошёл к концу секции и нашёл ещё прилавок за углом. Там я увидел худого, седого мужчину с тонкими костями. В этот момент он продавал птичью клетку женщине. Я подождал, пока он не останется один и затем спросил его, знает ли он Vicente Medrano. Он посмотрел на меня, не отвечая. "Что ты хочешь от этого Vicente Medrano?" наконец сказал он. Я сказал ему, что пришёл навестить его от его друга, и дал ему имя Дон Хуана. Старик на мгновенье посмотрел на меня и затем сказал, что он был Vicente Medrano, и что он был к моим услугам. Он попросил меня сесть. Он казался довольным, очень отдохнувшим и откровенно дружелюбным. Я рассказал ему о моей дружбе с Дон Хуаном, я сразу почувствовал симпатию между нами. Он сказал мне, что знал Дон Хуана с тех пор, когда им было по 20 лет. У Дон Vicente были только слова похвалы для Дон Хуана. К концу нашего разговора он сказал волнующим тоном:"Хуан - настоящий Человек Знаний. Я, сам, касался только слегка силы растений. Мне всегда были интересны их лечебные свойства; я даже коллекционировал книги по ботанике, которые я только недавно продал." На момент он помолчал и потёр свой подбородок пару раз. Казалось, от искал подходящее слово.
"Ты можешь сказать, что я только человек лирических Знаний," сказал он. "Я - не как Хуан, мой брат-индеец." Дон Vicente снова на момент помолчал. Его глаза были прозрачными и уставились в пол слева от меня. Потом он повернулся ко мне и сказал почти шёпотом, "Оо! Как высоко взлетел мой индейский брат!"
Дон Vicente встал. Похоже, наш разговор окончился. Если бы кто-нибудь ещё сделал заявление о брате-индейце, я бы принял это за дешёвую избитую фразу.
Но тон Дон Vicente был таким искренним и его глаза были такими чистыми, что он покорил меня образом своего брата-индейца, взлетевшего так высоко.
И я верил, что он верил в то, что говорил. "Лирические Знания, мой глаз!" воскликнул Дон Хуан, после того, как я пересказал ему всю историю. "Vicente - brujo. Почему ты пошёл его увидеть?"
40-41
Я напомнил ему, что он сам попросил меня навестить Дон Vicente, "Это - абсурд!" с драматизмом воскликнул он. "Я сказал тебе - когда-нибудь, когда ты узнаешь, как ВИДЕТЬ, тебе следует навестить моего друга Vicente; вот, что я сказал. Вероятно ты не слушал." Я спорил, что не мог найти вреда во встрече с Дон Vicente, что я был очарован его манерами и его добротой. Дон Хуан покачал головой из стороны в сторону и наполовину-шутливым тоном выразил своё удивление, как
он называл - моя "невероятная удача". Он сказал, что мой визит к Дон Vicente был подобен тому, как войти в клетку со львом, с веточкой в руке. Дон Хуан казался раздражённым, однако я не видел причины для этого. Дон Vicente был прекрасный человек. Он казался таким хрупким; его странно призрачные глаза делало его почти эфирным. Я спросил Дон Хуана, как может такой прекрасный человек быть опасным.
"Ты - проклятый глупец", сказал он и на момент строго посмотрел. "Он, сам, не принесёт тебе никакого вреда. Но Знания - Сила, и как только человек отправляется в  дорогу Знаний, он больше не отвечает за то, что может случиться с теми, кто входит в контакт с ним. Ты должен был встретить его, когда ты узнал бы больше о том, как себя защитить не от него, а от силы, которой он овладел, которая, между прочим, не его или чья-то ещё. Услыхав, что ты - мой друг, Vicente предположил, что ты знаешь, как защитить себя, и тогда он сделал тебе подарок. Ты ему вероятно понравился и он должно быть дал тебе огромный подарок, а ты его выбросил.
Какая жалость!"


24 мая 1968
Я приставал к Дон Хуану весь день, чтобы рассказать мне о подарке Vicente. Всякими путями я указывал ему, что он должен видеть нашу разницу; я сказал, что то, что было саморазумеющееся для него, может быть совершенно непонятным для меня.
"Сколько растений он тебе дал?" наконец сказал он, я сказал 4, но я реально не мог вспомнить. Затем Дон Хуан захотел знать точно, что произошло после того, как я распрощался с Дон Vicente и до того, как я остановился на обочине дороги. Но это я также не мог вспомнить.
"Количество растений - важно и также последовательность событий," сказал он. "Как я могу тебе сказать, какой был его подарок, если ты не помнишь, что случилось?" Я безуспешно старался представить последоваельность событий. "Если ты вспомнишь всё, что случилось," сказал он, "Я мог бы, по крайней мере, сказать тебе, как ты выбросил свой подарок." Дон Хуан казался очень расстроенным. Он с нетерпением убеждал меня вспомнить, но моя память почти всецело отсуствовала.
"Что ты думаешь, я неправильно сделал, Дон Хуан?" спросил я, только чтобы продолжить разговор.
"Всё."
"Но я ведь точно следовал инструкциям Vicente."
"Ну и что? Разве ты не понимаешь, что следовать его инструкциям не имело смысла?"
"Почему?"
"Потому что те инструкции были рассчитаны на того, кто может ВИДЕТЬ, не для идиота, кто чудом спас свою жизнь. Ты пошёл увидеть Vicente', не подготовившись. Ты ему понравился и он дал тебе подарок и этот подарок мог легко стоить тебе твоей жизни."
"Но почему он дал мне что-то такое серьёзное? Если он Колдун, он должно быть знал, что я ничего не знаю."
"Нет, он не мог это ВИДЕТЬ. Ты выглядешь так, как-будто ты знаешь, но ты реально многого не знаешь." Я был искренне убеждён, что никогда не представлял себя в ложном свете, по крайней мере не нарочно.
"Я не имел это ввиду," сказал он. "Если бы ты притворялся, Vicente мог бы ВИДЕТЬ сквозь тебя. Это что-то намного хуже, чем притворяться. Когда я ВИЖУ тебя, для меня ты выглядишь, как-будто ты знаешь очень много, однако, я лично знаю, что это не так."
"Что я, ты ВИДИШЬ, знаю, Дон Хуан"
"Секреты Силы, конечно; Знания brujo. Поэтому, когда Vicente ВИДЕЛ тебя, он сделал тебе подарок и ты отнёсся к нему, как собака относится к еде, когда полный живот. Собака писиет на еду, когда больше есть не хочет, чтобы другие псы её не ели.
42-43
Ты сделал это с подарком. А сейчас, мы никогда не узнаем, что реально произошло. Ты много потерял, какая неудача! Какое-то время он молчал; потом вскинул плечи и улыбнулся. "Бесполезно жаловаться," добавил он, "и всё же, так трудно не жаловаться. Подарки Силы случаются так редко в жизни; они уникальны и ценны. Возьми меня, к примеру, никто никогда не сделал для меня такой подарок. Насколько я знаю, существует не так много людей, кто когда-либо имел такой подарок. Выбросить что-то такое уникальное, это - стыд."
"Я вижу, что ты имеешь ввиду, Дон Хуан," сказал я. "Что я могу сделать, чтобы вернуть этот подарок?" Он засмеялся и несколько раз повторил,
"Спасти подарок. Звучит неплохо,"сказал он. "мне это наравится. Однако, ничего нельзя сделать, чтобы спасти твой подарок."
25 мая 1968
Дон Хуан потратил почти весь день, показывая мне, как соорудить ловушку для небольших животных. Мы нарезали и очищали ветки почти всё утро. У меня скопилось много вопросов. Мне приходилось говорить с ним, пока мы работали, но он пошутил, сказав: из нас двоих, только я могу двигать свои руки и рот в одно и то же время. Наконец, мы сели отдохнуть и я выдал вопрос. "Что такое ВИДЕТЬ, Дон Хуан?"
"Тебе нужно научиться ВИДЕТЬ, чтобы узнать это. Я не могу сказать тебе."
"Это секрет, который мне не нужно знать?"
"Нет. Это как раз то, что я не могу описать."
"Почему?"
"Для тебя это не будет иметь смысла."
"Попробуй, Дон Хуан. Может всё-таки это будет иметь для меня смысл."
"Нет. Ты должен сделать это сам. Как только ты научишься, ты сможешь по другому ВИДЕТЬ каждую вещь в мире."
"Тогда, Дон Хуан, ты больше не видишь мир в обычном состоянии."
"Я вижу обоими способами. Когда я хочу смотреть на мир, я вижу его как ты. Когда я хочу ВИДЕТЬ его, я смотрю на него по другому и воспринимаю его по другому."
"Вещи выглядят одинаково, каждый раз когда ты на них смотришь?"
"Вещи не меняются. Ты меняешь свою манеру смотреть, вот и всё."
"Дон Хуан, я имею ввиду: если ты например, видишь то же самое дерево, оно остаётся тем же самым, каждый раз когда ты его видишь?"
"Не. Оно меняется и всё же оно то же самое."
"Но если то же самое дерево меняется, каждый раз когда ты видишь его, твоё ВИДЕНИЕ может быть просто иллюзией."
Он засмеялся и не отвечал какое-то время, похоже, он обдумывал и наконец, сказал. "Когда бы ты не смотрел на вещи, ты не ВИДИШЬ их, ты просто смотришь на них, я полагаю, чтобы быть уверенным, что что-то там есть. Так как ВИДЕНИЕ тебя не интересует, вещи выглядят одинаково, каждый раз ты смотришь на них. С другой стороны, когда ты научишься ВИДЕТЬ, вещь - никогда одна и та же, каждый раз когда ты ВИДИШЬ её, и всё же она та же самая. Я сказал тебе, например, что человек выглядит как Яйцо. Каждый раз, когда я ВИЖУ Яйцо, и всё же, это не то же самое Яйцо."
"Но ты не сможешь ничего узнать, так как ничего не остаётся тем же самым; тогда в чём приемущество научиться ВИДЕТЬ?"
"Ты сможешь рассмотреть вещи по частям. Ты сможешь ВИДЕТЬ их настоящую сущность."
"Разве я не вижу вещи, какие они на самом деле?"
"Нет. Твои глаза привыкли только смотреть. Возьмём, к примеру, 3х мексиканцев, которых ты встретил. Ты описал их в деталях, даже сказал мне какие на них были одежды. И это только доказало мне, что ты их совсем не ВИДЕЛ. Если бы ты был способен их ВИДЕТЬ, ты бы тут же знал, что они не были людьми."
"Они не были людьми? Тогда кто они были?"
"Они не были людьми, вот и всё."
"Но это невозможно. Они были точно такие как ты и я."
"Нет, они не были. Я в этом уверен." Я спросил его, были ли они привидениями, духами или душами умерших людей. Его ответ был: он не знает что называется привидения, духи и души. Я перевёл ему слово ghosts из словаря Webster.
44-45
"Предполагаемый внетелесный дух мёртвого человека, появляющийся живым, как бледная тень привидения." Он сказал, они наверно могут называться spirits, хотя определение, которое я прочёл, не вполне соответствовало действительности.
"Они, в каком-то смысле, охраники?" спросил я.
"Нет. Они ничего не охраняют."
"Они - смотрители? Они наблюдают за нами?"
"Они - Энергия, ни хорошая, ни плохая, просто Энергия, которой brujo (человек Знаний) учится управлять (разговор идёт о Неорганических Существах! ЛМ)."
"Они - союзники, Дон Хуан?"
"Да, это - союзники человека Знаний."
Это было впервые за 8 лет нашей дружбы, чтобы Дон Хуан подошёл близко к определению "союзник". Я должно быть просил его сделать это много раз.
И он обычно игнорировал мой вопрос, сказав, что я знаю, что такое союзник, и было глупо говорить о том, что я уже знал. Прямое заявление Дон Хуана о природе  союзника, было новизной и я был принуждён прощупать его.
"Ты сказал мне, что союзники были в растениях, в jimson weed и в грибах." сказал я.
"Я никогда тебе этого не говорил," ответил он очень убедительно. "Ты всё время торопишься со своими выводами."
"Но я это зафиксировал в своих записях, Дон Хуан."
"Ты можешь писать, что хочешь, но не говори мне, что я это сказал." Я напомнил ему, что он сначала рассказал мне, что союзником его учителя был jimson weed, а его собственный союзник был Маленький Дымок; и что он позже пояснил это, сказав, что союзник находился в каждом растении. "Нет. Это - неправильно," ответил он, нахмурившись. "Мой союзник - Маленький Дымок, но это не означает, что мой союзник в наркотической смеси для курения, или в грибах, или в моей трубке. Они все должны быть сложены вместе, чтобы я попал к союзнику, и только  по своим собственным соображениям я называю союзника - Маленький Дымок."
Дон Хуан сказал, что 3 человека, которых я видел, и кого он назвал "те, кто не люди" - на самом деле были союзниками Vicente. Я напомнил ему, что он утверждал, что разница между союзником и Mescalito была в том, что союзник - невидим, тогда как Mescalito можно легко увидеть. Затем мы вступили в долгую дискуссию.
Он сказал, что утверждал идею, что союзника нельзя видеть, потому что союзник принимает любую форму. Когда я указал, что он также однажды сказал, что и  Mescalito принимает любую форму, Дон Хуан прекратил весь разговор, сказав, что ВИДЕНИЕ, на которое он ссылался, не было как обычное "смотреть на вещи", и что моя запутанность исходила из моего упрямства болтать. Часами позже Дон Хуан сам снова вернулся к теме союзников. Я почувствовал, что он каким-то образом был раздражён моими вопросами, поэтому я не давил на него больше. Потом он показал мне, как делать ловушку для зайцев; мне пришлось держать длинную пелку и сгибать её как можно дальше так, чтобы он мог привязать пружину вокруг концов. Шест был достаточно тонким, но всё же требовал значительной силы, чтобы согнуть его. Моя голова и руки дрожали от напряжения и я почти обессилел, когда он наконец привязал пружину. Мы сели и начали разговор. Он сказал: ему было ясно, что я ничего не мог понять, пока я об этом не говорил, и что он не был против моих вопросов и собирался мне рассказать о союзниках.
"Союзник находится не в наркотическом дыме," сказал Дон Хуан. "Дым только берёт тебя туда, где находится союзник, и когда ты становишься один с союзником, тебе уже никогда не нужно курить наркотические травы. С того момента ты можешь призвать своего союзника по желанию и заставить его сделать всё, что тебе нужно. Союзники - не хорошие, ни плохие, а используются Колдунами там, где они подходят. Мне нравится Маленький Дымок (один из моих союзников), потому что он много от меня не требует. Он постоянный и справедливый."
"Как союзник выглядит для тебя, Дон Хуан? Тех троих людей, которых я видел, например, кто выглядел, как обычные люди для меня; как они выглядят для тебя?"
46-47
"Они будут похожи на обычных людей."
"Тогда, как ты можешь отличить их от настоящих людей?"
"Настоящие люди выглядят как Светящиеся Яйца, когда ты ВИДИШЬ их. Не-люди всегда выглядят как люди (для глаза Колдуна). Это я имел ввиду, когда сказал, что ты не можешь ВИДЕТЬ союзника. Союзники принимают разные формы. Они могут выглядеть как собаки, койоты, птицы или что-то ещё, даже как перекати-
поле. Разница только в том, что когда ты ВИДИШЬ их, они выглядят точно тем, чем они притворяются быть. Также как люди напоминают Яйца...союзники могут быть видны в той форме, которую они выбрали для глаз человека. Эта форма прекрасна, чтобы обмануть наши глаза. Ни собаку, ни ворону никогда не обманешь."
"Почему они хотят нас обманывать?"
"Я думаю: мы все клоуны. Мы дурим самих себя. Союзники просто копируют внешность того, что вокруг, и потом мы принимаем их за то, чем они не являются.
Это - не их вина, что мы натренировали наши глаза только смотреть на вещи, а не ВИДЕТЬ их."
"Мне неясна их функция: что союзники делают в мире, Дон Хуан?"
"Это всё равно что спросить меня, что люди делают в мире. Я реально не знаю. Мы здесь, вот и всё. И союзники здесь, как и мы; может быть они были здесь до нас...мы, люди не всегда здесь были." ...Я спросил его, откуда он знает, что мы не всегда здесь были. "Очень просто. Мы, люди, знаем очень мало о нашем мире. Койот знает больше, чем мы, наш мир койота почти никогда не обманет наш мир (в отличие от нас, ЛМ)."
"Тогда почему же мы можем поймать и убить их?" спросил я. "Если они не одурачены внешностью, тогда почему они так легко умирают?"
Дон Хуан уставился на меня до тех пор, пока я не смутился. "Мы можем отравить, поймать или убить койота," сказал он. "Мы делаем это любым способом, койот - лёгкая добыча для нас, потому что он незнаком с махинациями человека. Однако, если койот выживает, будь спокоен, что мы никогда уже его снова не поймаем.
Хороший охотник знает это и никогда не поставит капканы дважды на том же самом месте, потому что если койот умирает в капкане, каждый койот может видеть его медленную смерть, и поэтому они будут избегать капканы или даже весь район, где их ставят. С другой стороны, мы никогда не видим смерть, которая происходит на месте, где один из наших парней умирает; мы можем подозревать это, но мы это никогда не видим."

47
"Может койот видеть союзника?
"Конечно."
"Как койот видит союзника?"
"Я должен быть койотом, чтобы это знать. Тем не менее, я могу сказать тебе, что вороне союзник видится как остроконечная шляпа. Круглая и широкая внизу, переходя в длинный конус (как шляпа ведьмы). Некоторые из союзников блестят, но большинство - тусклые и выглядят очень тяжёлыми. Они напоминают насквозь мокрый кусок материи, с которого капает. Их формы не очень располагают."


"Как они выглядят, когда ты их ВИДИШЬ, Дон Хуан?"
"Я уже сказал тебе: они выглядят тем, чем стараются притворяться. Они могут приобрести любую форму или размер, который им подходит. Они могут принять форму гальки или горы."
"Они разговаривают, издают какие-то звуки или смеются?"
"В компании мужчин, они ведут себя как мужчины. В компании животных они ведут себя как животные. Животные обычно боятся их; однако, если животные привыкли видеть союзников, то союзники оставляют их в покое. Мы сами делаем что-то похожее. Среди нас множество Неорганических Существ, но мы их не беспокоим, потому что не видим, так как наши глаза могут только смотреть на вещи."
"Ты имеешь ввиду, что некоторые люди на улицах, на самом деле - не люди?" спросил я, ошеломлённый его заявлением.
"Некоторые из них - нет," сказал он убеждённо. Его заявление казалось абсурдным, и всё же я не мог серьёзно полагать, что Дон Хуан говорит такое просто для красного словца. Я сказал ему: звучит как научная фантастика о людях с другой планеты. Он сказал, что ему всё равно, как это звучит, но есть люди на улицах городов, кто - не люди. "Почему ты должен думать, что каждый человек в двигающейся толпе - человек?" спросил он совершенно серьёзно.
48-49
Я реально не мог объяснить почему, кроме как: я привык верить этому как влиянию простой веры с моей стороны. Он продолжал говорить: как он любил наблюдать многолюдные места и как он иногда ВИДЕЛ группу настоящих мужчин, кто выглядел как СВЕТЯЩИЕСЯ ЯЙЦА, и среди этой группы он замечал одного, кто не выглядел как Яйцо, а имел форму человека (союзник).
"Смотреть на это - доставляет огромное удовольствие," сказал он, смеясь, "или, по крайней мере, для меня. Я люблю сидеть в парках и в автобусных депо и набдюдать. Иногда я замечаю союзника сразу; но иногда вижу только настоящих людей. Однажды я ВИДЕЛ двух союзников, сидящих рядом в автобусе.
Это - единственный раз в жизни я ВИДЕЛ двоих вместе."
"Видеть двоих вместе - имеет особое значение для тебя?"
"Естественно. Всё, что они делают, имеет значение. Из их действий Колдун иногда может извлечь для себя силу. Даже когда Колдун не имеет своего собственного союзника, но может ВИДЕТЬ, он может справиться с силой, наблюдая за действиями союзников. Мой учитель научил меня это делать, и годами, до того как иметь своего собственного союзника, я наблюдал за союзниками в толпе людей и каждый раз я одного видел, и это чему-то меня учило. Ты нашёл 3 союзника вместе.
Какой изумительный урок ты потерял."
Он ничего больше не сказал до тех пор, пока мы не построили капкан для зайца. Затем он повернулся ко мне и вдруг сказал, как-будто он только что вспомнил  другой важный фактор: если находишь 2 союзника, то они всегда одного типа. Двух союзников, которых он ВИДЕЛ, были двое мужчин; и так как я видел двух мужчин и одну женщину, он заключил, что мой случай был более необычным. Я спросил его, притворяются ли союзники детьми - одного рода или обоих родов - разных национальностей - семьёй из мужа, жены и ребёнка, и наконец, я его спросил, ВИДЕЛ ли он, чтобы союзник вёл машину или автобус. Он не ответил вообще , улыбнулся и дал мне выговориться. Когда он услышал мой последний вопрос, он разразился смехом и сказал, что мне нужно быть внимательнее с вопросами, что было бы лучше спросить, ВИДЕЛ ли он когда-нибудь как союзник водит транспортное средство. "Ты забыл ещё мотоцикл," сказал он с озорным огоньком в глазах. Я подумал, что его высмеивание моего вопроса было забавным и весёлым, и я засмеялся вместе с ним. Потом он объяснил, что союзники не могли самостоятельно вести или действовать на что-то напрямую, но могли действовать через настоящего человека (к примеру, влиять на водителя или на политика).
Дон Хуан сказал, что контакт с союзником был опасен, потому что союзник был способен вызвать худшее в человеке. Он вспомнил, что его учёба была долгой и трудной, потому что нужно было сократить до минимума всё, в чём не было необходимости в жизни, чтобы выдержать удар такой встречи. И добавил, что его учитель (Нагуал Джулиан), когда впервые имел контакт с союзником, поджёг себя и получил такие шрамы, как-будто его разорвал горный лев. В случае с Дон Хуаном, союзник толкнул его в кучу горящего дерева и он обжёг колено и лопатку, но шрамы со временем исчезли, когда он слился с союзником.
50-51
10 июня 1968, я начал длинное путешествие с Дон Хуаном, чтобы учавствовать в mitote (встрече). Я месяцами ждал этой возможности, и всё же я не совсем был уверен, что хотел ехать. Я подумал, что моя неуверенность была из-за страха, что на встрече-peyote мне придётся глотать peyote, и у меня не было никакого желания делать это. Я часто выражал эти чувства Дон Хуану. Сначала он терпеливо смеялся, пока наконец, твёрдо не заявил, что не хочет больше слышать ничего о моём страхе. Насколько я знаю, mitote было идеальной платформой для меня проверить схему, которую я разработал. Я ведь так и не бросил идею, что нужен был тайный лидер на таких встречах, чтобы гарантировать согласие среди участников. И всё же, у меня было чувство, что Дон Хуан отбросил мою идею по своим собственным соображениям, так как он считал более эффективным объяснить всё то, что произошло на встрече терминами ВИДЕНИЯ. Я подумал, что мой интерес, найти подходящее объяснение моими собственными словами, не было согласовано с тем, что он сам хотел, чтобы я сделал; поэтому ему пришлось откинуть моё рассуждение, так как он привык всё делать с тем, что не утверждалось его системой. Как раз перед тем, как начать это путешествие, Дон Хуан облегчил мои опасения, об употреблении peyote, сказав мне, что я иду на встречу, чтобы только наблюдать. Я был вдохновлён. В тот момент я был почти уверен,
что собираюсь обнаружить скрытую процедуру, с помощью которой участники приходят к соглашению. Был конец дня, когда мы отправились; Солнце было почти на горизонте; я чувствовал его на своей шее и жалел, что  не имел покрытие на заднем окне моей машины. С вершины холма я мог видеть внизу огромную долину; дорога извивалась как чёрная лента, плоско наложенная на земле, вверху и внизу бесчисленных холмов.


Я провожал её глазами какой-то момент, прежде чем мы начали спускаться; она шла на юг, пока не исчезала вдали, за цепью невысоких гор. Дон Хуан сидел тихо, смотря прямо вперёд. Мы молчали долгое время: было жарко в машине. Я открыл все окна, но это не помогало, так как был очень жаркий день. Я был очень раздражёным и беспокойным, и начал жаловаться на жару. Дон Хуан нахмурился и глянул на меня насмешливо.
"В это время года жарко во всей Мексике, ничего не сделаешь," сказал он.


Я не смотрел на него, но знал, что он глядит на меня. Машина повысила скорость, спускаясь вниз по склону. Я едва заметил надпись на дороге - вмятина. Когда
я уже увидел углубление, то скорость была слишком быстрой и, несмотря на тормоз, мы всё-таки почувствовали удар и подпрыгнули вверх и вниз на сиденьях.
Я значительно уменьшил скорость; мы ехали через район, где скот свободно пасся на обочинах дороги, район, где труп коровы или лошади, сбитой машиной, были обычной сценой. В какой-то момент мне пришлось полностью остановиться и дать нескольким лошадям пересечь дорогу. Я становился ещё более беспокойным и раздражительным. Я сказал Дон Хуану: это - жара и я с детства не любил жару, потому что каждое лето я чувствовал, что едва мог дышать.
"Ты больше не ребёнок," ответил он.
"Жара всё ещё душит меня."
"Ну а голод бывало душил меня, когда я был ребёнком," тихо сказал он. "Быть очень голодным было единственное, что я знал ребёнком, и я раздувался до того, что уже не мог дышать. Но это было, когда я был ребёнком. Я не могу задыхаться сейчас, я также не могу раздуваться как жаба, когда голоден."
Я не знал, что сказать, и чувствовал, что влезаю в бесполезную ситуацию и вскоре мне придёться отстаивать то, что мне было совершенно безразлично.
Жара была не так уж плоха.
52-53
Что беспокоило меня - это предстоящая езда более тысячи миль до пункта назначения. Я чувствовал раздражение при мысли того, что ввязался.
"Давай остановимся и что-нибудь поедим," предложил я. "Может быть не будет так жарко, когда сядет Солнце."
Дон Хуан посмотрел на меня, улыбнувшись, и сказал, что чистых городов не будет ещё долгое расстояние, и как он понял, моим правилом было: не есть со стендов на дороге. "Разве ты больше не боишься поноса?" спросил он. Я знал его сарказм, и всё же, у него на лице сохранялось пытливое, и в то же время, серьёзное выражение лица. "По тому, как ты ведёшь себя, можно подумать, что диария прячется там, ожидая твоего выхода из машины, чтобы на тебя наброситься. Ты - в ужасном положении; даже если ты избежишь жары, диария в конце концов достигнет тебя." Тон Дон Хуана был таким серьёзным, что я начал смеяться. Затем мы молча ехали долгое время. Когда мы прибыли на стоянку для грузовиков под названием - Los Vidrios— Glass, было уже почти темно. Дон Хуан крикнул из машины, "Что у вас есть поесть сегодня?"


"Свинина," крикнула женщина изнутри.
"Я надеюсь это ради тебя свинью сегодня сбили на дороге," сказал мне Дон Хуан и засмеялся. Мы выбрались из машины. Дорога была окружена с обоих сторон цепью небольших гор, которые похоже, были окаменевшей лавой прошлого вулканического извержения. В темноте чёрные, неровные вершины силуэтами отпечатывались на небе как огромные угрожающие стены стеклянных опилок. Пока мы ели, я сказал Дон Хуану, что я вижу причину, почему место называется - Стекло, что для меня название было явно подходящим: по форме гор, напоминающие стеклянные опилки. Дон Хуан ответил убедительным тоном, что место называется Los Vidrios, потому что грузовик со стеклом перевернулся на этом месте и куски стекла лежали вокруг дороги годами. Я чувствовал, что он был элигантен, и попросил его сказать мне, была ли это настоящая причина. "Почему бы тебе не спросить кого-то здесь?" посоветовал он. Я спросил мужчину, сидящего за столом рядом с нами. Он с извинением признался, что не знал. Я пошёл на кухню и спросил женщин там, знали ли они, но все они сказали, что не знают и что место просто назывется Стекло.


"Я думаю, что прав," сказал Дон Хуан тихим голосом. "Мексиканцы не склонны замечать вещи вокруг себя. Уверен: они не видят стеклянные горы, но они точно могут оставлять горы стеклянных осколков лежать вокруг годами." Мы оба рассмеялись над этим сравнением. После окончания еды, Дон Хуан спросил меня, как
я себя чувствовал. Я сказал - хорошо, но я реально чувствовал какую-то тошноту. Дон Хуан бросил на меня взгляд непоколебимости и, похоже, обнаружил моё  ощущение неудобства. "Когда ты решаешь приехать в Мексику, тебе следует отложить все свои ничтожные страхи подальше," сурово проговорил он.
"Твоё решение прибыть должно победить их в борьбе. Ты приехал потому, что ты хотел приехать. Это - стиль воина. Я тебе говорил много раз: самый эффективный способ жить это - жить как воин. Волноваться и думать надо до того, как принять решение, но как только решение принято, будь на своём пути, свободным от мыслей и волнений; миллион других решений ещё ожидает тебя. Это - путь воина."
"Думаю, я это делаю, Дон Хуан, по крайней мере, какое-то время. Хотя очень трудно постоянно напоминать себе об этом."
"Воин думает о своей смерти, когда ситуация становится неясной."
"Это даже труднее, Дон Хуан. Для большинства людей смерть неясна и очень далеко. Мы никогда о ней не думаем."


"Почему нет?"
"А почему мы должны?"
"Очень просто, потому что идея смерти - единственная вещь, которая делает сильным наш дух." К тому времени когда мы покинули Los Vidrios стало так темно, что неровный силуэт гор появился в темноте неба. Мы ехали молча больше часа.
54-55
Я устал, было так как-будто я не хотел разговаривать, потому что не о чем было говорить. Движение было минимальным: несколько машин проскочили в противоположном направлении. Казалось, как-будто мы были единственные, кто ехал на юг. Я подумал, что это - странно, и продолжал смотреть в зеркало назад, чтобы видеть, были ли машины, идущие сзади, но их не было. Через некоторое время я это бросил и начал снова толковать о перспективах нашей поездки. Затем я заметил, что мои фары казались уж очень яркими по сравнению с темнотой вокруг нас, и я снова посмотрел в зеркало. Сначала я увидел яркое свечение и потом две точки света, которые казалось выскочили из земли. Это были фары машины на вершине холма вдали, сзади нас. Некоторое время они оставались видимыми, потом они исчезли в темноте, как бы сняты, через секунду они появились на вершине другого холма и потом снова исчезли. Я следил в зеркале за их появлением и исчезновением долгое время. В какой-то момент до меня дошло, что машина догоняла нас, она явно приближалась: свет от фар был больше и ярче. Я нарочно прибавил газку и у меня появилось ощущение тошноты. Дон Хуан похоже заметил мою озабоченность или может он только заметил, что я увеличил скорость. Сначала он на меня посмотрел, потом он повернулся кругом и посмотрел на далёкие фары. Он спросил меня, не случилось ли что-нибудь со мной. Я ответил, что
часами не видел никаких машин сзади нас, и что вдруг, я заметил фары машины. Он тихо усмехнулся и спросил меня, действительно ли я думаю, что это была машина. Я сказал ему, что это должна была быть машина, и он сказал, что моя озабоченность показала ему, что я должно быть чувствую, что то, что сзади нас, было больше, чем обычная машина. Я настаивал: это была просто другая машина на дороге или грузовик.
"Чем ещё это может быть?" громко сказал я. Прощупывание Дон Хуана взвинтило меня. Он повернулся и посмотрел прямо на меня, затем медленно кивнул, как бы соизмеряя то, что собирался сказать.


"Те огни - на голове смерти," сказал он тихо. "Смерть одевает их как шляпу и затем выстреливает галопом. То - огни Смерти, она галопом догоняет нас, становясь ближе и ближе." Холод пробежал по моей спине. Через некоторое время я снова глянул в зеркало, но огней больше не было. Я сказал Дон Хуану, что машина должно быть остановилась или свернула с дороги. Он не посмотрел назад; он просто вытянул свои руки и зевнул. "Нет, смерть никогда не останавливается, иногда она выключает свои огни, вот и всё," сказал он.


Мы прибыли на северо-восток Мексики 13 июня. Две старые индейские женщины, похожие друг на друга, наверно сёстры, и 4 девушки собрались в дверях небольшого глинянного дома. Была хижина за домом и покосившийся амбар, который имел только часть крыши и одну стену. Женщины наверно ждали нас; они должно быть заметили мою машину из-за пыли, которая поднялась на грунтовой дороге, после того как мы съехали с асфальтированного шоссе пару миль отсюда. Дом был в глубокой долине, и из двери шоссе выглядело как длинный шрам высоко на стороне зелёных холмов. Дон Хуан вылез из машины и поговорил с момент со старыми женщинами. Они указали на несколько деревянных стульев перед дверью. Дон Хуан посигналил мне подойти и сесть. Одна из старых женщин села с нами; остальные вошли внутрь дома. Две девушки остались у двери, с любопытствос рассматривая меня. Я помахал им; они захихикали и побежали внутрь. Через несколько минут подошли два молодых человека и поприветствовали Дон Хуана. Со мной они не разговаривали, даже не посмотрели на меня.
Они быстро поговорили с Дон Хуаном; затем он встал и все мы, включая женщин, пошли в другой дом, наверно полмили отсюда. Там мы встретились с другой группой людей. Дон Хуан вошёл внутрь, но мне велел оставаться у двери. Я посмотрел внутрь и увидел старого индейца, возрастом как Дон Хуан, сидящего на деревянном стуле. Ещё не совсем стемнело.


56-57
Группа молодых индейцев, мужчин и женщин, спокойно стояли вокруг старого грузовика, припаркованного перед домом. Я поговорил с ними на испанском, но они нарочно избегали отвечать мне; женщины посмеивались каждый раз, когда я что-то говорил, а мужчины вежливо улыбались и отводили глаза. Было такое чувство, что они меня не понимали, и всё же я был уверен, что все они говорили по испански, потому что я слышал как они говорили между собой. Через некоторое время Дон Хуан и другой старик вышли и залезли в грузовик, сев рядом с шофёром. Это, похоже, был сигнал для всех: залезть в кузов грузовика. Перил с боков не было и, когда грузовик тронулся, мы все схватились за длинную верёвку, которая была привязана к нескольким крючкам. Грузовик медленно двигался по грунтовой дороге. В какой-то момент, на очень сильном склоне он остановился, все спрыгнули вниз и пошли за ним; затем 2 молодых человека снова запрыгнули на платформу и сели на край, не касаясь верёвки. Две женщины рассмеялись и воодушивляли их сохранять своё неустойчивое положение. Дон Хуан и старик, к кому обращались как к Дону Silvio, шли вместе. Их, похоже, не беспокоило преувеличенное эмоциональное поведение молодых людей. Когда дорога выровнялась, все опять влезли на грузовик. Мы ехали около часа. Пол платформы был ужасно твёрдым и неудобным, поэтому я встал и ухватился за крышу кабины, так ехал, пока мы не остановились перед группой сараев. Там было больше людей; к тому времени совсем стемнело и я мог различить только нескольких из них в тусклом, желтоватом свете керосиновой лампы, которая висела у открытой двери.


Все слезли с грузовика и смешивались с людьми в домах. Дон Хуан снова велел мне оставаться снаружи. Я прислонился к передней части грузовика и через пару минут ко мне присоединились 3 молодых человека. Одного я встретил 4 года назад, на предыдущей встрече-mitote. Он обнял меня, обхватив мои руки. "Ты - в порядке," прошептал он мне на испанском. Мы оставались  очень спокойными у грузовика.


Была тёплая, ветренная ночь. Я мог слышать тихое журчание ручья неподалёку. Мой друг спросил меня шёпотом, есть ли у меня сигареты. Я послал пачку по кругу. При свете сигарет я взглянул на часы: было 9. Вскоре после этого, группа людей вышла из дома, и 3 молодых человека ушли. Дон Хуан подошёл ко мне и сказал, что он всем объяснил моё присуствие ко всеобщему удовлетворению, и что я приглашён придти и подавать воду на встрече-mitote. Он сказал, что сразу же уходит. Группа 10и женщин и 11и мужчин покинула дом. Мужчина во главе встречи был довольно сильным и крепким; годами где-то 55. Они звали его "Mocho", прозвище, означающее "короткую стрижку". Он двигался быстрыми, твёрдыми шагами, нёс керосиновую лампу и махал ею из стороны в сторону, пока шёл. Сначала я подумал, что он двигал лампу наугад, но потом я выяснил, что он махал лампой, чтобы пометить препятствие или трудный проезд на дороге. Мы шли больше часа. Женщины болтали и тихо смеялись время от времени. Дон Хуан и другой старик были впереди процессии; я был в самом конце её. Я сосредоточил свои глаза внизу, на дороге, стараясь видеть, где я шёл. Прошло 4 года с тех пор как Дон Хуан и я были на холмах ночью, и я потерял большую часть физической храбрости. Я постоянно спотыкался и невольно подкидывал небольшие камни. Мои колени не имели никакой гибкости; дорога, казалось, шла прямо на меня, когда я натолкнулся на высокое место, или оно, похоже, уступало мне, когда я наталкивался на низкое место. Я был самый шумный участник и это сделало меня невольным клоуном. Кто-то в группе говорил "Woo", каждый раз, когда я спотыкался и все хохотали. В какой-то момент я подкинул один из камней, который попал в женщине в пятку и она громко сказала, к всеобщему веселью, "Дайте свечку этому бедному парню!" Но финальным посмешищем было, когда я споткнулся и мне пришлось ухватиться за мужчину впереди меня. Он чуть не потерял баланс, удерживая мой вес на себе, и издал такой преувеличенный вопль, что вызвал всеобщий смех. Смеялись так сильно и так долго, что всем пришлось остановиться не надолго. В какой момент, мужчина, который вёл нас, вскинул свою лампу вверх и вниз. Похоже это был знак, что мы прибыли к месту назначения. Недалеко виднелся тёмный силуэт низкого дома справа от меня.


58-59
Все разбрелись в разных направлениях. Я искал Дон Хуана, было трудно найти его в темноте. Я с шумом спотыкался какое-то время, прежде чем заметил, что он сидел на камне. Он снова сказал мне, что моей обязанностью было разносить воду для мужчин, кто собирался участвовать. Он обучил меня раньше этой процедуре. Я помнил каждую деталь, но он настаивал освежить мою память и показал мне снова, как это делать. После этого мы пошли в заднюю часть дома, где собрались все мужчины. Они разожгли костёр.


Там была поляна, покрытая соломенными матрасами недалеко от костра. Mocho, мужчина, кто вёл нас, сел первым на матрас; я заметил, что у него не было верхней части края уха, что послужило причиной его прозвищу. Дон Silvio сидел справа от него и Дон Хуан слева. Mocho сидел лицом к костру. Молоой человек вышел вперёди него и положил плоскую корзину с peyote buttons перед ним; ззатем молодой человек сел между Mocho и Дон Silvio. Другой мужчина нёс две небольшие корзины и поставил их рядом с peyote buttons и затем сел между Mocho и Дон Хуаном. Потом другие два молодых человека встали по бокам Дон Silvio и Дон Хуана, закрыв круг семерых. Женщины оставались внутри дома. Два молодых парня отвечали за поддержание костра всю ночь, один подросток и я сохраняли воду, которая должна была быть дана семи участникам после их ночного ритуала. Мальчик и я сели у валуна. Костёр и сосуд с водой были напротив друг друга и на одинаковом расстоянии от круга участников. Mocho, лидер, запел песню про peyote; его глаза были закрыты; его тело подпрыгивало вверх и вниз. Это была очень длинная песня, языка я не понял. Затем все они, один за другим пели их песни peyote. Не похоже было, чтобы они следовали какому-то, заранее установленному и написанному, порядку. Они наверно пели, когда они хотели этого. Затем Mocho подержал корзину с peyote buttons, взял две из них, и положил их обратно и снова в центр круга; Дон Silvio был следующим и потом Дон Хуан. Четверо молодых людей, кто казалось, были отдельным звеном, каждый взяли по две наркотические peyote buttons, следуя направлению против часовой стрелки. Каждый из семи участников пел и ел две peyote buttons, 4 последовательных раза.
Затем они передали две другие корзины, в которых были сухие фрукты и мясо. Они повторили этот цикл в разное время в течение ночи, однако я не мог видеть никакого тайной последовательности в их индивидуальных движениях. Они не разговаривали друг с другом; скорее они были сами по себе. Я не видел никого из них, ни одного раза, обращающих внимания на то, что другие мужчины делали. До рассвета они встали, подросток и я дали им воды. После этого я походил, чтобы соорентироваться. Дом был как сарай с одной комнатой, низкая глинянная конструкция с соломенной крышей. Окружающий мир был гнетущим. Дом располагался в неприветливой долине со смешанной растительностью. Кусты и кактусы росли вместе, но деревьев вообще не было. Желания не было пройтись вокруг дома.
Женщины уходили в течение утра. Мужчины молча двигались по району, поблизости дома. Около полудня мы все снова сели в том же порядке, в каком сидели ночью до этого. Корзина с кусками сухого мяса, нарезанного в таком же размере, как и peyote button, была послана по кругу. Некоторые мужчины пели свои песни о peyote. После часа они все встали ушли в разных направлениях. Женщины оставили горшок с кашей для смотрителей огня и воды. Я немного её поел и затем спал оставшуюся часть дня. Когда стемнело, молодые люди, ответственные за костёр, разожгли ещё один, и процесс, принятия peyote buttons, начался опять в том же самом порядке, как и прошлой ночью, закончившись на рассвете. В течение ночи я с трудом наблюдал и записывал каждое движение, сделанное каждым из семи участников, надеясь обнаружить малейшую форму явной системы вербального и не вербального общения между ними. Однако, в их действиях ничего не было, чтобы обнажало секретную систему. Ранним вечером цикл принятия peyote был возобновлён.
60-61
К утру я знал, что полностью провалился найти улики, которые бы указали на тайного лидера, или открыли бы любую форму тайного общения среди них, или какие-то признаки их системы соглашения. Остальную часть дня я сидел один и пытался привести в порядок свои записи. Когда мужчины собрались снова четвёртую ночь, Я каким-то образом знал, что это была последняя встреча. Никто ничего не говорил мне об этом, и всё же, я знал, что они рассеются на следующий день. Я снова сел у воды и все остальные вернулись в своё место в том же порядке, который уже был принят. Поведение семи мужчин в круге было копией того, что что я обозревал в течение 3х предыдущих ночей. Я был поглощён их движениями, также как и до этого. Я хотел записывать всё, что они делали, каждый момент, каждое высказавание, каждый жест. В какой-то момент я услышал вроде сигналов в моём ухе. Это был обычное жужжание в ухе и я на это не обратил внимания. Гудки становились громче, и всё же они были в диапазоне моих обычных ощущений. Я помнил разделять своё внимание между наблюдением за мужчинами и слушанием гудков в своём ухе. Затем, в какой-то момент лица мужчин показались ярче, как-будто был включён свет. Но это был не совсем как электрический свет или лампа, или отражение костра на их лицах. Это было скорее радужное розовое свечение, очень незначительное, и всё же заметное там, где я был. Гудение похоже увеличивалось. Я посмотрел на спящего мальчика, который был со мной, но он заснул. Розовое свечение стало более заметным к тому времени. Я посмотрел на Дон Хуана, его глаза были закрыты, а также глаза Дон Silvio и Mocho. Я не мог видеть глаз других 4х молодых мужчин, потому что двое из них нагнулись вперёд, а другие двое спинами были повёрнуты ко мне. Я ещё больше погрузился в наблюдение. И всё же я полностью не осознал, что я реально слышу сигналы и вижу розовое свечение, кружащееся над мужчинами. Через секунду я понял, что едва заметный розовый свет были постоянными, наступил момент интенсивного удивления и затем мысль пришла на ум, мысль, которая не имела ничего общего со сценой, которую я видел, или с целью моего приезда сюда. Я вспомнил, как моя мать однажды сказала мне, когда я был ребёнком. Мысль была неподходящей и отвлекала, я старался отбросить её и снова заняться моими прилежными наблюдениями, но я не мог этого сделать. Мысль снова и снова появлялась; она была сильнее и более настойчивой, затем я чётко услыхал голос моей матери, зовущей меня, услышал шуршание её домашних туфлей и затем, её смех. Я обернулся, ища её, и подумал, что меня собираются какими-то галлюцинациями или миражами транспортировать во времени, и я собираюсь её увидеть, но я увидел только мальчика, спящего рядом. Увидев его, я вздрогнул и на короткий момент испытал лёгкость и трезвость. Я снова посмотрел на группу мужчин: они совсем не поменяли своих позиций. Однако свечение исчезло и также гудение в ушах. Я чувствовал облегчение и подумал, что галлюцинации, прослушивания голоса моей матери, были закончены. Её голос был таким ясным и живым. Я говорил себе снова и снова, что на мгновенье голос почти завладел мной. Я едва заметил, что Дон Хуан смотрит на меня, но это было неважно. Воспоминание голоса моей матери, зовущей меня, это завораживало. Я отчаянно старался думать о чём-то ещё. И затем я услышал снова её голос так чётко, как-
будто она была сзади. Она звала моё имя. Я быстро повернулся, но всё, что я видел, был тёмный силуэт сарая и кусты сзади него. Услышать своё имя, создало
во мне глубочайшее умственное мучение. Я невольно взвыл, почувствовал холод и одиночество, и начал всхлиповать. В тот момент у меня было чувство, что мне нужен кто-то, чтобы обо мне позаботился. Я повернул голову, чтобы посмотреть на Дон Хуана; он уставился на меня. Мне не хотелось его видеть, поэтому
я закрыл глаза. И тут я увидел свою мать. Это не было мыслью о матери так, как я обычно о ней думаю. Это было чистое ВИДЕНИЕ её, стоящей рядом со мной.
Я чувствовал отчаяние, весь трясся и хотел убежать. ВИДЕНИЕ моей матери было слишком неподходящим, слишком удручающим тому, что я преследовал в этой встрече-peyote. Вероятно не было сознательного пути избежать это. Может быть я мог открыть свои глаза, если я реально хотел, чтобы ВИДЕНИЕ исчезло, но вместо этого, я осмотрел его в деталях. Мой осмотр был больше, чем просто смотреть.
62-63
Это было настойчивое обследование и заключение. Очень странное ощущение окружило меня и я, вдруг, почувствовал ужасающую тяжесть любви моей матери.
Когда я услышал моё имя, я был разорван на части; память о моей матери заполнила меня меланхолией и мучением, но когда я осмотрел её, то знал, что я никогда не любил её. Это было шоком. Мысли и образы лавиной обрушивались на меня. Тем временем, ВИДЕНИЕ моей матери должно быть исчезло; это больше не было важным. Мне также больше не было интересно то, что делали индейцы, собственно говоря, я забыл про mitote. Я был поглощён серией экстраординарных мыслей: они были больше, чем мысли; это были полные комплекты чувств, эмоциональные и бесспорные сведения о природе моих отношений с моей матерью.
В определённый момент эти экстраординарные мысли прекратились. Я заметил, что они потеряли свою текучесть и их качество быть полными комплектами чувств. Я начал думать о других вещах. Мой ум блуждал: я думал о других членах моей семьи, но у меня не было образов, сопровождающих мои мысли. Затем
я посмотрел на Дон Хуана. Он стоял, остальные мужчины тоже стояли и потом они все пошли к воде. Я двинулся в сторону и подтолкнул мальчика, кто всё ещё спал. Я рассказал Дон Хуану всю последовательность моего невероятного ВИДЕНИЯ почти также быстро, как он влезал в мою машину. Он хохотал с огромным удовольствием и сказал, что моё ВИДЕНИЕ было знаком-омэн таким же важным, как и мой опыт с Mescalito. Я помнил, что Дон Хуан интерпретировал мои реакции, когда я впервые попробовал peyote, как важный знак; собственно говоря, он решил научить меня своим знаниям из-за этого. Дон Хуан сказал, что в течение последней ночи встречи-mitote, Mescalito кружил надо мной настолько открыто, что все были вынуждены повернуться ко мне, и это было причиной почему он уставился на меня, когда я посмотрел на него. Я хотел слышать его интерпретацию моего ВИДЕНИЯ, но он не хотел говорить об этом. Он сказал, что то, что
я испытал, было ерундой по сравнению с омэн. Дон Хуан продолжал говорить о свечении Mescalito надо мной и как все это видели. "Это было реально что-то," сказал он. "Я не никак мог ожидать лучше знака-омэн."
Дон Хуан и я были явно на разной волне. Он был озабочен важностью событий, которые он называл как омэн, а я был поглощён деталями ВИДЕНИЯ, которое
я видел. "Мне не интересны знаки," сказал я. "Мне хочется знать, что произошло со мной." Он нахмурился, как-будто он огорчился, и оставался неподвижным и очень спокойным какое-то время. Потом посмотрел на меня, его тон был властным. Он сказал, что единственным важным событием было, что Mescalito был очень мягок со мной, осветил меня своим светом и преподал мне урок без всяких усилий с моей стороны, чем просто быть там.
64-65
4 сентября 1968 - я поехал в Сонору посетить Дон Хуана. Следуя требованию, которое он сделал в мой предыдущий визит к нему, по пути я остановился в Hermosillo, купить ему не коммерческую tequila, называемую bacanora. Его просьба казалась очень странной для меня в тот момент, так как я знал, что он не любил пить, но я купил 4 бутылки и положил их в ящик вместе с другими вещами, которые я привёз для него.


"Ну и ну, ты привёз 4 бутылки!" воскликнул он, смеясь, когда открыл ящик. "Я просил только одну. Думаю, ты полагал, что bacanora была для меня, но это для моего внука Lucio, и ты должен дать её ему, как твой личный подарок."
Я встретил внука Дон Хуана два года назад; тогда ему было 28 лет. Он был очень высокий и всегда был одет хорошо и экстравагантно, согласно своему заработку и по сравнению с его сверстниками. Тогда как большинство индейцев Яки носило khakis и Levis, соломенные шляпы и самодельные сандали-guaraches, одеждой Lucio был дорогой чёрный кожанный пиджак, отделанный складками с бусами из черепахи, техасская ковбойская шляпа и пара сапог, которые были вручную украшены и с его именем на них. Lucio был доволен получить бутылки алкоголя и тут же взял их внутрь своего дома, наверно спрятать их. Дон Хуан сделал
обычный комментарий, что никто не должен копить алкоголь и пить наедине. Lucio сказал, что он не прячет, а отложил до вечера, когда пригласит друзей выпить с ним. В тот вечер около семи, я вернулся к Lucio, было темно. Я еле разобрал силуэты двух людей, стоящих под небольшим деревом; это был Lucio с одним из его друзей, кто ждали меня и провели меня в дом с фонарём. Домом Lucio была шаткая, деревянная, двухкомнатная конструкция с глинянным полом, длиной около семи метров, поддерживаемая относительно тонкими деревянными брёвнами. И как все дома Яки, дом имел соломенную крышу и приличную террасу-ramada, в своём роде навес над всей передней частью дома. Крыша террасы-ramada не бывает соломенной, а всегда из ветвей, свободно составленных, чтобы дать достаточно тени и всё же позволить прохладному ветру свободно циркулировать. Войдя в дом, я включил свой магнитофон, который держал в своём портфеле.
Lucio представил меня представил меня своим друзьям. Было 8 мужчин внутри дома, включая Дон Хуана. Они свободно сидели вокруг центра комнаты под ярким светом газолиновой лампы, свисающей с потолка. Дон Хуан сидел на ящике, я сел лицом к нему на конец 2х-метровой скамьи, сделанной из толстого бревна и врытой в пол. Дон Хуан положил свою шляпу на пол рядом с ним. Свет лампы делал более сверкающими белизной его короткие белые волосы. Я посмотрел на его лицо: свет также увеличил его глубокие морщины на шее и на лбу, свет делал его старее и темнее. Я смотрел на других мужчин: в зеленовато-белом свете все они выглядели уставшими и старыми. Lucio обратился ко всей группе на испанском и сказал громким голосом, что мы собираемся выпить одну бутылку bacanora, которую я привёз для него из Hermosillo. Он пошёл в другую комнату, принёс бутылку, открыл её и передал её мне вместе с маленькой оловянной чашкой. Я налил немного в чашку и выпил. Вacanora казалась более ароматной и густой, чем обычная tequila, а также сильнее: я раскашлялся. Я передал бутылку и  и все наливали себе немного, кроме Дон Хуана. Он просто взял бутылку и поставил её перед Lucio, кто был в конце цепочки. Все дали прекрасную оценку приятному вкусу этой бутылки.

66-67
Они все согласились, что алкоголь должно быть прибыл с высоких гор Chihuahua. Бутылка пошла по второму кругу. Мужчины облизывали свои губы, повторяли свои похвалы и занялись приятной живой дискуссией о заметной разнице между tequila, сделанной в Guadalajara и той, что сделана на высоте Chihuahua.
В течение второго раунда Дон Хуан опять не пил, а себе я налил несколько капель, хотя остальные наполняли чашку до краёв. Бутылка пошла по третьему кругу и была закончена.
"Достань другие бутылки, Lucio," сказал Дон Хуан. Lucio казалось колебался, Дон Хуан вполне непринуждённо объяснил другим, что я привёз бутылки для Lucio.
Benigno, молодой человек такого же возраста как Lucio, посмотрел на портфель, который я поставил незаметно сзади себя, и спросил, был ли я продавцом tequila.
Дон Хуан ответил, что я не был, и что в действительности я приехал в Сонору увидеться с Дон Хуаном.
"Карлос изучает всё о Mescalito, и я учу его,"сказал Дон Хуан. Они все посмотрели на меня и вежливо улыбнулись. Bajea, дровосек, маленький, худой мужчина с резкими чертами лица, пристально посмотрел на меня и затем сказал, что хозяин магазина обвинил меня в том, что я был шпионом из американской компании, которая планировала начать добычу на земле индейцев Яки. Они все отреагировали так, как-будто их раздражали такие обвинения. Помимо этого, они все ненавидели хозяина магазина, кто был мексиканец или Yori, как называют их индейцы. Lucio пошёл в другую комнату и принёс другую бутылку bacanora, открыл её, налил себе побольше и послал бутылку по кругу. Разговор перешёл к теме о возможности американской компании приехать в Сонору и их эффект на Яки.  Бутылка обратно вернулась к Lucio, он поднял её и посмотрел на содержание, чтобы знать сколько в ней осталось.
"Скажи ему не беспокоиться, и что ты привезёшь ему больше в следующий раз, когда приедешь," прошептал мне Дон Хуан. Я наклонился к Lucio и заверил его, что в мой следующий визит я привезу ему, по крайней мере, полдюжины бутылок. В какой-то момент разговор затих. Дон Хуан повернулся ко мне и громко сказал,
"Почему бы тебе не рассказать ребятам здесь о твоей встрече с Mescalito? Я думаю, что это было бы намного интереснее, чем эта бесполезная болтовня о том, что может случиться, если американская компания приедет в Сонору."


"Дедушка, Mescalito - это peyote?" спросил с любопытством Lucio.
"Некоторые люди это так называют," сухо сказал Дон Хуан. "Я предпочитаю называть это Mescalito."
"Эта чертовская вещь делает сумасшедшим," сказал Genaro, высокий, сильный мужчина среднего возраста.
"Я думаю, это глупо говорить, что Mescalito делает безумным," тихо сказал Дон Хуан. "Если бы так было, Карлос был бы в смирительной рубашке в этот момент, вместо того, чтобы быть здесь и разговаривать с тобой. Он это взял и посмотри на него: он - в порядке."
Bajea улыбнулся и застенчиво ответил, "Кто знает?" и все расхохотались.
"Тогда посмотри на меня," сказал Дон Хуан. "Я знаю Mescalito почти всю свою жизнь и он никогда меня не обидел." Мужчины не смеялись, но было видно, что они не принимали его всерьёз. "С другой стороны," продолжал Дон Хуан, "это - правда, что Mescalito делает людей сумасшедшими, как ты сказал, но это только, когда они приходят к нему, не зная, что они делают."
Esquere, старик, кто похоже был одного возраста с Дон Хуаном, тихо усмехнулся, покачивая головой из стороны в сторону. "Дон Хуан, что ты имеешь ввиду под - не зная?" спросил он. "Когда я видел тебя последний раз, ты говорил то же самое."
"Люди реально сходят с ума, когда они берут peyote," продолжал Genaro-Дженаро. "Я видел как индейцы Huichol его ели. Они ели себя как ненормальные. Они пукали и писили везде, выплёвывая пену. Можно получить эпилепсию, употребляя эту проклятую вещь. Это однажды мне сказал мистер Salas - правительственный инженер. И знаете, эпилепсия - это на всю жизнь."
"Это хуже, чем быть животным," торжественно произнёс Bajea.
"Ты видел только то, что хотел увидеть в индейцах Huichol, Genaro-Дженаро," сказал Дон Хуан.
68-69
"Скажу тебе, ты никогда не беспокоился узнать от них, что такое быть знакомым с Mescalito. Mescalito никогда не делал никого эпилептиком, насколько я знаю. Правительственный инженер - мексиканец - Yori и я сомневаюсь, что Yori знает что-то об этом. Надеюсь, ты не думаешь, что все те тысячи людей, кто знаком с Mescalito, ненормальные, не так ли?"
"Они должно быть не в своём уме или недалеко от этого, чтобы делать такие вещи," ответил Genaro-Дженаро.
"Но если бы все те тысячи людей были не в своёи уме в одно время, то кто бы делал их работу за них? Как бы им удалось выжить?" спросил Дон Хуан.
"Macario, кто приехал с "другой стороны" - США - сказал мне, что тот, кто это принимает там, отмечен на всю жизнь," сказал Esquere.
"Macario врёт, если так говорит, сказал Дон Хуан. "Я уверен: он не знает, о чём говорит."
"Он действительно много врёт," сказал Benigno.
"Кто этот Macario?" спросил я.
"Это - индеец Яки, кто здесь живёт," сказал Lucio. "Он сказал, что он из Аризоны, и что он был в Европе во время войны. Он рассказывет всякие небылицы."
"Он говорит, что был полковником!" сказал Benigno. Все рассмеялись и разговор переключился на невероятные истории Macario, но Дон Хуан снова вернулся к теме Mescalito.
"Все вы знаете, что Macario - врун, тогда как вы можете ему верить, когда он говорит о Mescalito?"
"Дедушка, ты имеешь ввиду peyote?" спросил Lucio, как-будто он реально не мог понять слово Mescalito.
"Проклятье! Да!" тон Дон Хуана был резким и лаконичным. Lucio невольно съёжился и, на момент, я почувствовал, что они все боялись. Потом Дон Хуан широко улыбнулся и продолжил мягким тоном. "Ребята, разве вы не видите, что Macario не знает, о чём говорит? Разве вы не видите: чтобы говорить о Mescalito, нужно о нём знать?"
"Опять то же самое," сказал Esquere. "Что это за знание? Ты хуже, чем Macario. По крайней мере, он говорит то, что у него на уме, знает он это или нет. Годами
я слышал, как ты говорил: нам нужно знать. Что нам нужно нужно знать?"
"Дон Хуан говорит: в peyote есть дух," сказал Benigno.
"Я видел peyote в поле, но я никогда не видел духов-spirits или что-то в этом роде," добавил Bajea.
"Mescalito похож на spirit, наверно," объяснил Дон Хуан. "Но кто он, станет ясно, только когда о нём узнаешь. Esquere жалуется, что я это говорил годами. Ну да, говорил. Но не моя вина, что вы не понимаете. Bajea говорит, что тот, кто принимает его, становится как животное. Ну а я этого не вижу, для меня те, кто думают, что они выше животных, живут хуже, чем животные. Посмотрите на моего внука: он работает без отдыха, я бы сказал, что он живёт, чтобы работать как мул. и всё, что он делает, и что животные не делают, это - напивается."
Все расхохотались, Виктор, очень молоденький паренёк, кто казался всё ещё юношей, смеялся тонким голосом, вибрацией выше всех. Eligio-Элиджио, молодой фермер, до сих пор не проронил ни слова. Он сидел на полу справа от меня, навалившись спиной на мешки с химическим удобрением, которые были сложены в кучу внутри дома, чтобы не намокли от дождя. Он был один из друзей детства Lucio, выглядел сильным, хоть и ниже Lucio, но более мускулистым и хорошо сложенным. Eligio-Элиджио видно заинтересовали слова Дон Хуана. Bajea пытался вставить свой коммент, но Элиджио его перебил.
"Каким образом peyote всё это меняет?" спросил он. "Мне кажется, что мужчина рождён, чтобы работать всю жизнь, как мул."
"Mescalito всё меняет," сказал Дон Хуан, "и всё же, нам приходиться работать, как и всем остальным: как ослы. Я  сказал, внутри Mescalito есть дух, потому что
он - что-то похожее на spirit, который вносит перемены в мужчин. Дух, который мы можем видеть и трогать, дух, который меняет нас, иногда даже против нашей воли."
"Peyote делает тебя безумным," сказал Genaro-Дженаро, "и тогда, конечно, ты поверишь, что поменялся. Правда?"
"Как он может поменять нас?" настаивал Элиджио.
"Он учит нас, как правильно жить," сказал Дон Хуан. "Он помогает и защищает тех, кто его знают. Жизнь, которую вы все ведёте, не жизнь вообще. вы не знаете счастья, которое которое приходит, если делаешь вещи по своей воле. Вы не имеете защитника!"
70-71
"Что ты имеешь ввиду?" спросил Дженаро со злостью. "У нас конечно есть наш лорд Иесус и наша девственница-мать, и маленькая девственница Guadalupe. Разве не они наши защитники?"
"Отличная команда защитников!" язвительно передразнил Дон Хуан. "Они научили тебя, как лучше жить?"
"Это потому что люди их не слушают," протестовал Дженаро, "и они только обращают внимание на дьявола."
"Если бы они были настоящие защитники, они бы заставили тебя слушать," сказал Дон Хуан. "Если Mescalito становится твоим защитником, тебе придёться слушать, хочешь ты этого или нет, потому что ты можешь его видеть и ты должен обращать внимание на то, что он говорит. Он заставит тебя приблизиться к нему с уважением. Не тем путём, каким вы, мужики, привыкли прибл"
"Хуан, что ты имеешь ввиду?" спросил Esquere.
"Я имею ввиду, что для вас, придти к своим защитникам, означает, что одному из вас придёться играть на скрипке, а танцору придёться одеть свою маску и украшения на ноги, стучать и танцевать, пока остальные пьют. Ты, Benigno, ты когда-то был танцором, расскажи нам об этом."
"Я это бросил после 3х лет, это - трудная работа," ответил Benigno.
"Спроси Lucio," язвительно сказал Esquere. "Он это бросил через неделю!"
Все рассмеялись кроме Дон Хуана. Lucio улыбнулся, видимо смущённый, и залпом выпил bacanora огромными глотками.
"Это - не трудно, это - идиотизм," сказал Дон Хуан. "Спроси Валенсио, танцора, нравится ему танцевать. Ему не нравится! Он просто к этому привык, вот и всё.
Я годами видел, как он танцевал, и каждый раз я видел те же движения, плохо исполненные. Он не гордится своим искусством, кроме тогда, когда говорит об этом. Любви к этому у него нет, поэтому год за годом, он повторяет те же самые движения. То, что было неправильным в его танце, зафиксировалось, и он этого больше не видит."
"Его так научили танцевать," сказал Элиджио. "Я тоже был танцором в городе Torim. Я знаю, что ты должен танцевать так, как тебя учат."
"В любом случае, Валенсио - не самый лучший танцор," сказал Esquere. "Есть другие, как насчёт Sacateca?"
"Sacateca - человек Знаний, он - не того же класса как вы, мужики," твёрдо сказал Дон Хуан. "Он танцует, потому что это - черта его натуры. Всё, что я хотел сказать, это что вы, кто не танцоры, не получаете удовольствия от этого. Может быть, если танцы хорошо исполнены, кому-то из вас это доставит удовольствие. Хотя немногие из вас знают много о танцах; поэтому вам остаются мизерные кусочки радости. Вот поэтому вы все - алкаши, посмотрите на моего внука!"
"Дед, прекрати!" запротестовал Lucio.
"Он не ленивый и не дурак," продолжал Дон Хуан, "но что он ещё делает помимо выпивки?"
"Он покупает кожанные пиджаки!" воскликнул Дженаро и пронёсся всеобщий рёв хохота. Lucio хлебнул ещё bacanora.
"И как peyote изменит всё это?" спросил Элиджио.
"Если Lucio будет искать защитника," сказал Дон Хуан, "его жизнь поменяется. Я точно не знаю как, но я уверен, что она будет другой."
"Он перестанет пить, это то, что вы имеете ввиду?" настаивал Элиджио.
"Наверно бросит пить, но ему нужно что-то ещё, кроме tequila, чтобы сделать его жизнь удовлетворительной. И это что-то может быть дано его защитником."
"Тогда peyote должен быть хорош по вкусу," сказал Элиджио.
"Я этого не говорил," ответил Дон Хуан.
"Какого чёрта, как получить удовольствие, если он на вкус неприятный?" сказал Элиджио.
"Это заставляет человека получать больше удовольствия от жизни," посоветовал Дон Хуан.
"Но если это неприятно на вкус, как может это заставить нас получать больше удовольствия от жизни?" настаивал Элиджио. "Это не имеет смысла."
"Конечно это имеет смысл," с убеждением сказал Дженаро. "Peyote делает тебя ненормальным и, естественно, ты думаешь, что имеешь отличное время своей жизни, неважно, что ты делаешь." Все опять хором рассмеялись. "Это не имеет смысла," невозмутимо продолжал Дон Хуан, "если ты думаешь, как мало мы знаем и как много там увидеть. Алкоголь, вот что делает людей ненормальными и затуманивает образы. Mescalito, с другой стороны, делает всё более чётким.
72-73
Он заставляет тебя так хорошо ВИДЕТЬ. Так прекрасно !" Lucio и Benigno посмотрели друг на лруга и улыбнулись, как-будто они уже слышали эту историю раньше.
Дженаро и Esquere становились более нетерпеливыми и начали разговаривать в то же самое время. Смех Виктора покрыл все другие голоса. Элиджио, похоже,  был единственный, кому было интересно.
"Как peyote делает всё это?" спросил он.
"В первую очередь," объяснял Дон Хуан, "ты должен хотеть познакомиться с ним, и я думаю, это самая важная вещь. Затем ты должен быть предложен ему, и
ты должен встретиться с ним много раз, прежде чем ты можешь сказать, что ты его знаешь."
"И что произойдёт потом?" спросил Элиджио.
Дженаро грубо прервал. "Ты кладёшь член на крышу, а задницу на землю." Мужики расхохотались.
"То, что случится потом, всецело зависит от тебя," продолжил Дон Хуан, не теряя самообладания. "Ты должен придти к нему без страха и, понемногу, он будет учить тебя, как жить лучшей жизнью." Наступила длинная пауза. Мужчины казались усталыми. Бутылка была пустой. Lucio, с явным нежеланием, открыл другую.
"Рeyote тоже защитник Карлоса?" шутливо спросил Элиджио.
"Я этого не знаю, он взял его всего лишь 3 раза, так что попроси его рассказать тебе об этом," ответил Дон Хуан. Они все повернулись с любопытством ко мне.
Элиджио спросил, "Ты действительно брал его?"
"Да брал." Похоже Дон Хуан этот раунд с присуствующими. Или им было интересно услышать о моих испытаниях, или они были слишком вежливыми, чтобы смеяться мне в лицо.
"Разве это не причинило боль твоему рту?" спросил Lucio.
"Да, peyote также ужасен на вкус."
"Тогда почему ты его принял?" спросил Benigno. Я начал объяснять им сложными терминами, что для человека Запада, знания Дон Хуана о peyote, была одна из самых поразительных вещей, какую только можно найти. И всё, что он сказал об этом, было правдой, и что каждый из нас может подтвердить эту правду.
Я заметил, что все они улыбались, как-будто они прятали своё презрение. Я страшно смутился и сознавал свою неуклюжесть в передаче того, что у меня реально было на уме. Я говорил ещё, но уже потерял стимул и только повторял то, что сказал Дон Хуан. Дон Хуан пришёл мне на помощь и спросил заверительным тоном,
"Ты ведь не искал защитника, когда впервые пришёл к Mescalito, не так ли?"
Я сказал им, что я не знал, что Mescalito мог быть защитником, и что меня двигало только любопытство и огромное желание его узнать. Дон Хуан подтвердил, что мои намерения были безупречны, и сказал, что в силу этого, Mescalito имел благотворный эффект на меня.
"Но ведь он заставил тебя пукать и писить везде, не так ли?" настаивал Дженаро. Я согласился с ним, что это, собственно говоря, повлияло на меня в этом роде.
Они все непрерывно хохотали. Я почувствовал, что они стали ещё более презрительными ко мне. Они, похоже, в этом не были заинтересованы, кроме Элиджио, кто уставился на меня. "Что ты видел?" спросил он. Дон Хуан советовал мне всё вспомнить для них или почти все детали моего опыта, бросающиеся в глаза.
Поэтому я описал последовательность и форму того, что я воспринял.
Когда я закончил, Lucio сделал комментарий. "Если peyote такой непредсказуемый, я рад, что никогда его не брал."
"Это как раз то, что я сказал: это делает тебя безумным." сказал Дженаро Bajea.
"Но Карлос - не сумасшедший. Как ты это объяснишь?" спросил Дон Хуан Дженаро.
"Откуда мы знаем, что он не сумасшедший?" ответил Дженаро и все разразились смехом, включая Дон Хуана.
"Ты боялся?" спросил Benigno.
"Конечно боялся."
74-75
"Тогда почему ты это сделал?" спросил Элиджио.
"Он сказал, что он хотел знать," ответил Lucio за меня. "Я думаю, Карлос собирается быть, как мой дедушка. Оба говорят, что они хотели знать, но никто не знает, что, чёрт возьми, они хотят знать."
"Невозможно объяснить такое знание," сказал Дон Хуан Элиджио, "потому что это разное для каждого человека. Единственная вещь, которая общая для всех нас, это то, что Mescalito открывает свои секреты лично каждому человеку. Чувствуя как Дженаро настроен, я бы не рекоммендовал ему встретить Mescalito. Однако, несмотря на мои слова или мои чувства, Mescalito может иметь полностью благотворный эффект на него. Но только он может это выяснить, и это - знание, которое я имел ввиду." Дон Хуан встал. "Время - идти домой, Lucio - пьян, а Виктор заснул," добавил он.


Двумя днями позже, 6 сентября, Lucio, Benigno и Элиджио пришли к дому, где я остановился, чтобы идти на охоту со мной. Они молчали какое-то время, так как
я продолжал писать свои заметки. Затем Benigno вежливо засмеялся, как предупреждение, что он собирается сказать что-то важное. После предварительного стыдящего молчания, он снова засмеялся и сказал, "Lucio, вот здесь, говорит, что хочет принять peyote."
"Неужели?" спросил я.
"Да. Я не буду возражать."
Смех Benigno был отрывистым. "Lucio сказал, что он примет peyote, если ты купишь ему мотоцикл." Lucio и Benigno друг на друга и разразились смехом.
"Сколько стоит мотоцикл в США?" спросил Lucio.
"Ты возможно можешь взять его за 100 долларов," сказал я.
"Там это не так много, не так ли? Ты легко мог бы достать его для него?" спросил Benigno.
"Нууу, позволь мне спросить твоего дедушку сначала," сказал я Lucio.
"Нет, нет," запротестовал он. "Не говори ему об этом. Он всё испортит: он странный. И кроме этого, он - слишком старый и слабый на ум, он не знает, что делает."
"Он когда-то был настоящим Колдуном," добавил Benigno. "Я имею ввиду - настоящий. Мои родители говорят: он был лучшим. Но он стал принимать peyote и стал никто. А сейчас он слишком стар."
"И он повторяет снова и снова те же самые глупые истории о peyote," сказал Lucio.
"Этот peyote настоящий мусор," сказал Benigno. "Знаешь, мы его попробовали однажды. Lucio получил целый мешок от своего деда. Однажды ночью, когда мы собирались в город, мы пожевали его. Чёрт возьми! Я разрезал свой рот в клочья. У него был адский вкус !"
"Ты проглотил его?" спросил я.
"Мы выплюнули его," сказал Lucio, "и выбросили проклятый мешок." Они оба думали, что случай был очень смешным. Тем временем, Элиджио не сказал ни слова. Он, как обычно, ушёл в себя и даже не смеялся.
"А ты, Элиджио, хочешь попробовать?" спросил я.
"Нет, не я, даже за мотоцикл." Lucio и Benigno нашли это очень смешным и снова загоготали.
"Так или иначе, должен признать, что Дон Хуан поражает меня." продолжал Элиджио.
"Мой дед слишком старый, чтобы что-нибудь знать," сказал Lucio с глубоким убеждением."
"Да, он слишком стар," эхом произнёс Benigno. Я подумал, что мнение двух молодых людей о Дон Хуане было незрелым и безоснованным. Я почувствовал своей обязанностью защитить его характер, и сказал им: как я могу судить, Дон Хуан был тогда таким же, каким был в прошлом - великим Колдуном, может быть даже самым великим из всех. Я сказал, что я чувствовал: было что-то в нём, что-то реально экстраординарное. Я убедил их вспомнить, что ему больше 70 лет и всё же он был сильнее и энергичнее всех нас, вместе взятых. Я вызвал молодых парней доказать это самим себе, стараясь сделать что-нибудь плохое Дон Хуану.
"Ты просто не можешь сделать ничего плохого моему деду," с гордостью объявил Lucio. "Он - brujo."
Я напомнил им, что это они сказали: он был слишком стар и слаб умом, и что слабый умом человек не знает, что происходит вокруг него.
76-77
Я добавил, что каждый раз поражался работоспособности Дон Хуана.
"Никто не может обвести вокруг пальца brujo-человека Знаний, даже если он стар," авторитетно выразился Benigno. "Хотя группой они могут, когда он заснул.
Как раз это и случилось с человеком по имени Cevicas. Люди устали от его злого колдовства и убили его."
Я попросил их дать мне все детали этого случая, но они сказали, что это произошло до их времени или когда они были очень маленькими. Элиджио добавил, что люди тайно верят, что Cevicas был глупцом и что никто не может причинить вред настоящему Колдуну. Я собирался спросить их и дальше их мнения о Колдунах.
Они похоже, не имели большого интереса в этой теме; кроме этого, им хотелось скорее идти и попробовать ружьё, которое я привёз. Некоторое время они молчали, пока мы шли к густому кустарнику. Затем Элиджио, кто был впереди нас, повернулся и сказал мне,
"Может быть, это мы - сумасшедшие. Может быть Дон Хуан прав. Посмотри как мы живём."
Lucio и Benigno запротестовали, а я старался их успокоить. Я был согласен с Элиджио и сказал им, что я сам чувствовал, что было что-то неправильно в том, как как я жил. Benigno сказал, что это не дело, жаловаться на мою жизнь, что у меня были деньги и машина. Я ответил, что с таким же успехом, я могу сказать, что они сами были в лучшем положении, потому что каждый из них имел кусок земли. Они в унисон ответили, что владелец их земли был федеральный банк. А я сказал им, что тоже не владел моей машиной, что банк в Калифорнии владел ей, и что моя жизнь просто была другой, но не лучше, чем ихняя. К тому времени мы были уже в густом кустарнике. Мы не нашли ни одного оленя или дикого кабана, но мы добыли 3 зайца. По возвращении, мы остановились в доме Lucio и он объявил, что его жена собирается приготовить блюдо из зайцев. Benigno пошёл в магазин купить бутылку tequila и несколько содовой. Когда мы возвратились, Дон Хуан был с ним.
"Ты видел как мой дед покупал пиво в магазине?" рассмеявшись спросил Lucio.
"Меня не пригласили на эту встречу," сказал Дон Хуан. "Я просто заглянул спросить Карлоса, уезжает ли он в Hermosillo." Я сказал ему, что планировал уехать на следующий день, и, пока мы разговаривали, Benigno распределял бутылки. Элиджио отдал свою Дон Хуану и, так как среди индейцев Яки считается смертельно невежливым отказаться, даже из вежливости, Дон Хуан спокойно её взял. Я отдал свою Элиджио и он был обязан взять её. Поэтому Benigno, в свою очередь, дал мне свою бутылку. Но Lucio, кто явно наблюдал всю процедуру хороших манер Яки, уже закончил пить свою содовую воду. Он повернулся к Benigno, у кого было жалкое выражение лица, и сказал, смеясь, "Они оставили тебя без бутылки." Дон Хуан сказал, что он никогда не пил содовую и вставил свою бутылку содовой в руки Benigno. Мы молча сидели под навесом, Элиджио казалось нервничал: он перебирал край своей шляпы.
"Я думал о том, что ты сказал прошлой ночью," сказал он Дон Хуану. "Как peyote может изменить нашу жизнь? Как?"
Дон Хуан не ответил, посмотрев пристально на Элиджио на момент и затем начал петь на языке Яки. Это не было настоящей песней, а скорее пересказ. Мы долго хранили молчание. Потом я попросил Дон Хуана перевести для меня слова Яки песни.
"Это только предназначается для Яки," ответил он деловито. Я почувствовал себя отвергнутым: я был уверен, что он сказал что-то огромной важности.
"Элиджио - индеец," наконец сказал Дон Хуан мне, "и как индеец, Элиджио ничего не имеет. Мы - индейцы, ничего не имеем. Всё, что ты видишь вокруг, принадлежит Yoris-мексиканцам. У Яки есть только их гнев и то, что им свободно предлагает земля."
Никто не проронил ни звука довольно долгое время, потом Дон Хуан встал, сказал досвиданья и ушёл. Мы смотрели на него, пока он не исчез за поворотом дороги. Казалось, что мы все нервничали. Lucio рассеянно сказал нам, что его дед не остался, потому что ненавидел жаркое из зайцев. Элиджио похоже мыслями ушёл в себя. Benigno повернулся ко мне и громко сказал, "Я думаю, Лорд накажет тебя и Дон Хуана за то, что вы делаете." Lucio начал смеяться и Benigno присоединился к нему. "Ты паясничаешь, Benigno," трезво высказался Элиджио. "То, что ты только что сказал, не стоит и проклятья."
78-79
15 сентября 1968, в ночь на субботу. Дон Хуан сидел перед Элиджио в центре рамады в доме Lucio. Дон Хуан положил свой мешок peyote между ними и запел, слегка качаясь телом туда-сюда. Lucio, Benigno и я сидели 5-6 шагов сзади Элиджио, спинами к стене. Сначала было довольно темно. Мы сидели внутри дома под газалиновой лампой, ожидая Дон Хуана. Он позвал нас в рамаду, когда прибыл, и сказал нам, где сесть. Через некоторое время мои глаза привыкли к темноте.
Я чётко мог всех видеть. Я заметил, что в Элиджио, похоже, вселился ужас. Всё его тело тряслось: зубы безконтрольно стучали, он конвульсировал спазмотическим дёрганием головы и спины. Дон Хуан разговаривал с ним, успокаивая его не бояться, доверять защитнику и ни о чём больше не думать.
Он непринуждённо взял кусочек peyote и предложил его Элиджио, и велел ему очень медленно жевать. Элиджио взвыл как щенок и съёжился, его дыхание участилось и было похоже на громкое шипение. Он снял свою шляпу и вытер лоб, закрыл руками своё лицо. Я подумал, что он заплакал. Это был очень долгий и напряжённый момент прежде, чем он восстановил контроль над собой. Он сел прямо и, всё ещё закрывая своё лицо одной рукой, взял peyote и начал жевать его.
Я почувствовал мрачное предчувствие. До этого я не представлял, что я наверно был таким же напуганным, как и Элиджио. В моём рту появилась сухость, похожая на ту, что появляется от peyote. Элиджио жевал семя peyote долгое время. Моё напряжение увеличивалось и я невольно начал ныть, так как моё дыхание ускорилось. Дон Хуан начал громче монотонно петь, потом он предложил другое семя peyоte Элиджио и, после того как Элиджио закончил его, он предложил ему сухой фрукт и сказал ему жевать его очень медленно. Элиджио постоянно вставал и уходил в кусты. В какой-то момент он попросил воды. Дон Хуан велел ему не не пить её, а только прополоскать рот. Элиджио прожевал ещё два семя и Дон Хуан дал ему сухого мяса. К тому времени, когда он прожевал своё десятое семя,
я чуть не заболел от беспокойства. Вдруг Элиджио упал вперёд и его лоб ударился об землю. Он перевернулся на свою левую сторону и дёрнулся в конвульсии.
Я посмотрел на свои часы: было 20 минут после 11. Элиджио метался, изгибался и стонал больше часа, пока лежал на полу. Дон Хуан сохранял то же самое положение перед ним. Его песни о peyote были почти бормотанием. Benigno, кто сидел справа от меня, выглядел невнимательным; Lucio, рядом с ним, превернулся набок и захрапел. Тело Элиджио сплющилось в искривлённое положение. Он лежал на правом боку, передом ко мне, с руками между ногами. Его тело сделало мощный прыжок  он повернулся на спину со слегка согнутыми ногами. Его левая рука взмахивала вперёд и вверх очень свободным, элегантным движением. Его правая рука повторяла то же движение, и затем обе руки  - по очереди махали, медленное движение, напоминающее играющего на арфе. Движение
становилось более и более энергичным. Его руки заметно вибрировали и поднимались вверх и вниз как поршень. В то же самое время его руки вертелись в запястьях и его пальцы дрожали мелкой дрожью. Это была прекрасная, завораживающая, гармоничная картина. Я подумал, что его ритм и контроль мускулов были несравненны. Затем Элиджио медленно поднялся, как-будто он вытягивался против обволакивающей силы. Его тело трепетало. Он присел на корточки и затем толкнул себя вверх в стоячее положение. Его руки, тело и голова дрожали, как-будто переменный электрический ток проходил через них. Казалось, как-
будто сила, вне его контроля, направляет или двигает его вверх. Дон Хуана монотонное бормотание стало очень громким. Lucjo и Benigno проснулись и какое-то время смотрели на сцену без всякого интереса и потом пошли спать опять. Элиджио, похоже, двигался всё вверх и вверх. Он вероятно, взбирался. Он сложил ладони чашкой и, казалось, хватался за предметы вне моего обозрения. Он толкнул себя вверх и остановился перехватить дыхание.
80-81
Я хотел видеть его глаза и двинулся поближе, но Дон Хуан бросил на меня свирепый взгляд и я свернулся к моему месту. Затем  Элиджио подпрыгнул. Это был последний внушительный прыжок. Он вероятно достиг своей цели. Он пыхтел и всхлиповал, энергично действуя. Он, похоже, лез и держался за край, но что-то держало его. Его хватка была неуверенной, он зашатался и начал падать. Его тело изогнулось аркой назад и билось в конвульсиях с головы до пят красивыми, координированными волнами. Волна прошла через него наверно 100 раз, прежде чем его тело рухнуло как безжизненный холщёвый мешок. Через некотрое время, он вытянул руки перед собой, как бы защищая своё лицо. Его ноги вытянулись назад, пока он лежал на груди; они были изогнуты аркой несколько см над землёй, придавая телу вид скольжения или полёта с невероятной скоростью. Его голова откинулась аркой, как только возможно назад, его руки закрыли глаза, закрывая их. Я ощущал ветер, свистящий вокруг него. Я вдохнул и невольно издал громкий, пронзительный крик. Lucio и Benigno проснулись и с любопытством посмотрели на Элиджио.
"Если ты обещаешь купить мне мотоцикл, я сейчас же начну жевать эту хрень," громко сказал Lucio. Я посмотрел на Дон Хуана: он сделал повелительно запрещающий жест головой. "Сукин сын!" пробормотал Lucio и опять пошёл на боковую. Элиджио встал и начал ходить. Он сделал пару шагов ко мне и остановился. Я мог видеть его улыбающимся блаженной улыбкой. Он пытался свистеть, чёткого звука не было, однако, это имело гармонию. Это была мелодия, у неё были только два такта, которые он повторял снова и снова. Через неготорое время свист стал более отчётливым и затем он перешёл в ясную мелодию.  Элиджио бормотал неразборчиво слова, которые, похоже, были слова мелодии. Он повторял их часами. Очень простая песня, монотонная, повторяющаяся и, всё же, странно прекрасная. Элиджио, казалось, смотрел на что-то, пока пел. В какой-то момент он приблизился очень близко ко мне. Я увидел его глаза в полутемноте: они были остекленевшие и зафиксированными. Он улыбался и посмеивался. Он пошёл, сел и снова пошёл со сторами и вздыхая. Вдруг что-то, похоже, толкнуло его сзади. Его тело изогнулось аркой в середине, как бы сдвинутое прямой силой. В одно мгновение Элиджио балансировал на мысках ног, делая почти полный круг, дотрагиваясь руками до земли. Он снова мягко упал на спину на землю и вытянулся во всю длину, приобретя странную несгибаемость.
Он плакал и стонал какое-то время и потом начал храпеть. Дон Хуан накрыл его мешковиной.
Было 5:35 утра. Lucio и Benigno заснули плечом к плечу спинами к стене. Дон Хуан и я спокойно сидели очень долгое время. Он казался усталым, я прервал молчание и спросил его об Элиджио. Он ответил, что встреча Элиджио с Mescalito была исключительно успешной; Mescalito научил его песне в первую их встречу, и это было на самом деле - экстраординарно. Я спросил его, почему он не разрешил Lucio принять несколько семян за мотоцикл. Он сказал, что Mescalito убил бы Lucio, если бы он приблизился к нему на таких условиях. Дон Хуан признался, что всё тщательно приготовил, чтобы убедить своего внука; он рассчитывал на мою дружбу с Lucio, как главный конёк его стратегии. Он сказал, что Lucio всегда был его постоянной тревогой, и что когда-то они жили вместе и были очень близки, но Lucio смертельно заболел, когда ему было 7 лет, и сын Дон Хуана - заклятый католик - дал клятву Мадонне Guadalupe: если его сын останется в живых, то Lucio присоединится к святому обществу танцоров. Lucio выздоровел и его заставили выполнить это обещание. Он вытерпел неделю учеником и затем решил нарушить обещание. Он думал, что он умрёт из-за этого, приготовил себя и целый день ждал, что Смерть придёт за ним.


Все смеялись над мальчиком и этот случай никогда не был забыт. Дон Хуан долго не разговаривал, он казался поглощённым своими мыслями.
"Мой план был для Lucio," сказал он, "а я нашёл Элиджио вместо него. Я знал, что это было бесполезно, но когда мы любим кого-то, то всегда настаиваем, как-будто это возможно - переделать людей. Lucio был храбрым, когда был маленьким и потом терял это качество всю дорогу."
82-83
"Ты можешь Колдовством помочь ему, Дон Хуан?"
"Колдовством? Для чего?"
"Чтобы он поменялся и вернул свою храбрость."
"Ты не возвращаешь храбрость Колдовством. Храбрость - это что-то личное. Колдовство превращает людей в безвредных или больных или глупых. Ты не  заколдовываешь людей, чтобы сделать из них воинов. Чтобы быть воином, ты должен быть кристально чистым, как Элиджио. Так ты будешь иметь человека Знаний!"


Элиджио мирно храпел под холщёвыми мешками. Уже был рассвет и небо - безупречно синим, облаков не было видно.
"Я бы всё отдал, чтобы узнать о путешествии Элиджио. Ты не возражаешь, если я попрошу его рассказать мне?"
"Ни при каких обстоятельствах ты не должен его просить об этом!"
"Почему нельзя? Ведь я же рассказал тебе о своих встречах с Mescalito." сказал я.
"Это - другое. Это - не твоя склонность, держать всё при себе. Элиджио - индеец, его путешествие - это всё, что у него есть. Я бы хотел, чтобы это был Lucio."
"Разве ты ничего не можешь, Дон Хуан?" спросил я.
"Нет. К сожалению, невозможно сделать кости для медузы. Это было моей собственной глупостью." Вышло Солнце и его свет туманил мои уставшие глаза.
"Дон Хуан, ты говорил мне много раз, что Колдун не может совершать глупости. Я никогда не думал, что ты её совершишь." Дон Хуан пристально посмотрел на меня, встал, посмотрел на Элиджио и потом на Lucio. Он надел свою шляпу и прижал её верх. "Нам разрешается умно настаивать, даже хотя мы знаем, что то, что мы делаем, бесполезно," добавил он, улыбаясь, "Но мы должны сначала убедиться, что наши усилия - бесполезны, и всё-таки мы должны продолжать, как-будто
мы этого не знали. Это - КОНТРОЛИРУЕМАЯ ГЛУПОСТЬ КОЛДУНОВ."
Я вернулся в дом Дон Хуана 3 октября 1968, с единственной целью: распросить его событиях, касающиеся посвящения Элиджио. У меня образовался бесконечный поток вопросов, пока я перечитывал свои записи того, что тогда произошло. Мне нужны были очень точные, подробные объяснения. Поэтому
я составил лист вопросов заранее, тщательно выбирая подходящие слова. И я начал, спросив Дон Хуана, "Я ВИДЕЛ той ночью, Дон Хуан?"
"Ты почти ВИДЕЛ."
"Ты ВИДЕЛ, что я ВИДЕЛ движения Элиджио?"
"Да. Я ВИДЕЛ, что Mescalito разрешал тебе ВИДЕТЬ часть урока Элиджио, иначе ты бы не смотрел на человека, сидящего там, или может лежащего там. Во время последнего собрания-mitote ты не заметил, что мужчины что-то делали, не так ли?"
Во время последнего mitote, я не замечал, чтобы кто-то из мужчин выполнял необычные движения. Я сказал ему, что могу твёрдо утверждать, что всё, что
я написал в блокноте, было то, что некоторые из них вставали и шли в кусты более часто, чем другие.
"Но ты видел почти весь урок Элиджио," продолжал Дон Хуан. "Подумай об этом. А сейчас ты понимаешь, насколько Mescalito добр с тобой? Mescalito никогда не был ни с кем таким мягким, насколько я знаю. Ни с кем. И всё же ты не осознаёшь его доброты. Как ты только можешь: повернуться спиной к нему так грубо? Или наверно, мне следует сказать: что ты ожидаешь, повёртываясь спиной к Mescalito?" Я чувствовал, что Дон Хуан снова загоняет меня в угол. Я не мог ответить на его вопрос. Я всегда думал, что бросил учёбу, чтобы спасти себя, однако, я понятия не имел, от чего я спасал себя или для чего.
84-85
Я хотел быстро сменить направление нашего разговора, и поэтому я решил не продолжать с, заранее написанными, вопросами, и спросил самое важное,
"Интересно, мог бы ты рассказать мне больше о твоей КОНТРОЛИРУЕМОЙ ГЛУПОСТИ," сказал я.
"Что ты хочешь знать об этом?"
"Пожалуйста, Дон Хуан скажи мне, что точно Контролируемая Глупость," сказал я. Дон Хуан громко рассмеялся и хлопнул себя по боку.
"Это - Контролируемая Глупость!" сказал он, засмеялся и снова хлопнул бок.
"Что ты имеешь ввиду...?"
"Ты меня осчастливил, что наконец, спросил меня о моей Контролируемой Глупости после стольких лет, и всё же, это не имело бы для меня никакого значения, если бы никогда не спросил. И всё же я выбрал: чувствовать себя счастливым, как-будто меня заботило, что ты спросишь, как-будто это имеет значение, что меня это интересует. Это и есть - Контролируемая Глупость!" Мы оба громко рассмеялись и я обнял его. Я нашёл его объяснение приятным, хотя не совсем понял его. Мы сидели как обычно - перед дверью его дома. Был полдень. Перед Дон Хуаном лежала куча семян и он вытаскивал из них мусор. Я предложил помочь ему, но
он отказался, сказав, что семена были подарком для одного из его друзей в Центральной Мексике и что у меня было недостаточно силы, чтобы трогать их.
"С кем ты проделывешь Контролируемую Глупость, Дон Хуан?" спросил я после долгого молчания. Он усмехнулся.
"Со всеми!" воскликнул он, улыбаясь.
"Тогда, когда ты выбираешь момент использовать этот приём?"
"Каждый раз когда я действую." Я чувствовал, что мне нужно сделать recapitulation в этот момент, и спросил его, значила ли Контролируемая Глупость, что его действия не были искренними, а только действия актёра. "Мои действия - искренние," сказал он, "но они только действия актёра."
"Тогда всё, что ты делаешь, должно быть Контролируемой Глупостью!" сказал я, реально удивлённый.
"Да всё," ответил он.
"Но это неправда," запротестовал я, "чтобы каждое твоё действие было Контролируемая Глупость."
"Почему нет?" ответил он с таинственным выражением лица.
"Это будет означать, что ничего не имеет значение для тебя и что тебя реально никто и ничто не беспокоит. Возьми меня, например, ты имеешь ввиду, что тебя не беспокоит, стану ли я человеком Знаний или нет, не беспокоит буду я жить или умру или наделаю чего-нибудь?"
"Правильно! Не волнует. Ты как Lucio или кто-нибудь ещё в моей жизни - моя Контролируемая Глупость."
Я испытал странное чувство пустоты. Очевидно, в мире не было никакой причины, почему Дон Хуану нужно заботиться обо мне, но с другой стороны, я был почти
уверен, что он персонально заботился обо мне лично; я подумал, что не может быть иначе, так как он всегда уделял мне полное внимание в любой момент нашей встречи. Потом я пришёл к выводу, что возможно Дон Хуан просто так говорил, потому что был раздражён мной. Как ни говори, но я бросил учёбу у него.
"У меня такое чувство, что мы не говорим о тех же самых вещах," сказал я. "Мне не следовало бы использовать себя как пример. Что я хотел сказать: что-то должно быть в мире, о чём ты заботишься, и это не Контролируемая Глупость. Я не думаю, что это возможно продолжать жить, если ничто реально не имеет значения для нас."
"Это относится к тебе, вещи имеют значение для тебя," сказал он. "Ты спросил меня о моей Контролируемой Глупости и я сказал тебе, что всё, что я делаю для себя и моих друзей, это - Контролируемая Глупость, потому что ничего не имеет значение."
"Дон Хуан, мне хочется знать, если ничто не имеет значения для тебя, как ты можешь продолжать жить?" Он засмеялся и после паузы, во время которой он,  казалось ,размышлял ответить ему или нет, он встал и пошёл в заднюю часть дома. Я следовал за ним. "Дон Хуан, подожди." сказал я. "Я действительно хочу знать; ты должен мне объяснить, что ты имеешь ввиду."
86-87
"Наверно это невозможно объяснить," ответил он. "Определённые вещи в твоей жизни имеют значение для тебя, потому что они важные; твои действия явно важны для тебя, но для меня никакая вещь больше не важна, и также мои действия или любые действия моих друзей. Я продолжаю жить, потому что у меня есть Воля. Потому что я закалял свою Волю всю свою жизнь, пока она не стала аккуратной и полноценной. И сейчас это неважно для меня, что ничто не имеет значение."
Он сел на корточки и провёл пальцами по каким-то травам, которые он положил высушить на Солнце на большой кусок мешковины. Я был поражён: никогда бы не предположил то направление, которое принял мой вопрос. После долгой паузы я подумал о хорошей стороне. Я сказал ему, что по моему, некоторые действия мужчин были чрезвычайной важности. Я указал, что ядерная война была определённо самым драматическим примером такого действия. Я сказал, что для меня, разрушать жизнь на Земле, было актом потрясающего, чудовищного преступления.
"Ты веришь в это, потому что думаешь. Ты думаешь о жизни," сказал Дон Хуан с огоньком в глазах. "Ты не ВИДИШЬ."
"Думаешь, я буду чувствовать по другому, если смогу ВИДЕТЬ?" спросил я.
"Как-только мужчина способен ВИДЕТЬ, он находит себя в мире в одиночестве, ни с чем, кроме Контролируемой Глупости," загадочно сказал Дон Хуан.
Он остановился на момент и посмотрел на меня, как-будто он хотел оценить эффект своих слов. "Твои действия, также как и действия твоих друзей, в общем, кажутся важными тебе, потому что ты научился думать, что они важные." Он использовал слово "научился" с такой странной, необычной интонацией, что это заставило меня спросить, что он этим хотел сказать. Он прекратил трогать свои растения и посмотрел на меня. "Мы учимся думать обо всём," сказал он,
"и затем мы тренируем наши глаза смотреть, когда мы думаем об этих вещах, на которые смотрим. Мы смотрим на себя, уже думая, что мы - важны! И поэтому мы должны чувствовать себя важными! Но потом, когда человек уже способен ВИДЕТЬ, до него доходит, что он уже не может думать о вещах, на которые смотрит, и, если он не может думать о том, на что смотрит, всё становится неважным."
Дон Хуан должно быть заметил мой изумлённый взгляд и повторил свои слова 3 раза, как бы заставить меня понять их. То, что он сказал сначала звучало для меня как абра-кадабра, но после обдумывания, его слова звучали больше как искусное заявление о какой-то стороне восприятия. Я старался придумать хороший вопрос, который заставит его разъяснить свою точку зрения, но ничего не придумал. Я вдруг почувствовал страшную усталость и не смог ясно сформулировать свои мысли. Дон Хуан похоже заметил мою усталость и мягко похлопал меня.


"Почисти эти растения вот тут," сказал он, "и затем нарежь их осторожно в этот сосуд." Он дал мне большую банку из-под кофе и ушёл. Он вернулся в свой дом  часами позже, к концу дня. Я закончил нарезать его растения и у меня было много времени, чтобы делать записи. Я хотел сразу задать ему несколько вопросов, но он был не в духе отвечать мне. Он сказал, что проголодался и ему сначала нужно заняться едой. Он растопил свою печь и поставил на неё горшок с костями, мясом и бульоном. Посмотрел на пакет с продуктами, который я привёз и взял кое-какие овощи, нарезал их маленькими кубиками и бросил в горшок. Потом лёг на свой матрас, скинул сандали и велел мне сесть ближе к печи, чтобы я мог подбрасывать дрова в печь.


Было почти темно; там, где я сидел, я мог видеть небо на западе. Края некоторых плотных формаций облаков были окрашены бледно-жёлтым, тогда как центр облаков оставался почти чёрным. Я уже собрался прокомментировать: какими красивыми были облака, но он заговорил первым.
"Пушистые края и плотное ядро," отметил он, указывая на облака. Его заявление было до такой степени подходящим, что заставило меня подпрыгнуть.
"Я как раз собирался сказать тебе об облаках," сказал я.
"Тогда я обогнал тебя," отпарировал он и улыбнулся с детским задором. Я спросил его, был ли он в настроении ответить на несколько моих вопросов.
"Что ты хотел бы знать?" ответил он.
"То, что ты днём сказал мне о Контролируемой Глупости, сильно меня обеспокоило, я реально не могу понять, что ты имеешь ввиду," сказал я.
88-89
"Конечно ты не можешь это понять," сказал он. "Ты пытаешься думать об этом, и то, что я сказал не подходит твоим мыслям."
"Я старался думать об этом," сказал я, "потому что это единственный путь, которым я лично могу что-то понять. Например, Дон Хуан, ты имеешь ввиду, что как только человек осваивает ВИДЕНИЕ, всё во всём мире - бесполезно?"
"Я не говорил - бесполезно. Я сказал - неважным. Всё - равно и поэтому не важно. Например, у меня нет права сказать, что мои действия более важные, чем твои, или что одна вещь более необходима, чем другая, поэтому все вещи - равны, и будучи равными, они - не важны." Я спросил его, были ли его заявления объявлением того, что он называл ВИДЕНИЕМ, в сущности был "лучше способ", чем просто "смотреть на вещи". Он сказал, что глаза человека могут выполнять обе функции, но не один из них лучше, чем другой; однако, тренировать глаза только смотреть, было по его мнению, принудительной потерей. "Например, нам нужно смотреть глазами, чтобы смеяться," сказал он, "потому что только когда мы смотрим на вещи, можем мы уловить смешную сторону мира. С другой стороны, когда наши глаза ВИДЯТ, всё становится таким одинаковым, что это совсем не смешно."
"Дон Хуан, ты имеешь ввиду, что человек, который ВИДИТ, даже не может смеяться?" Он молчал какое-то время.
"Наверно, есть такие мужчины Знаний, кто никогда не смеётся," сказал он. "Хотя я таких не знаю. Тех, кого я знаю ,что ВИДЯТ и также смотрят, так они смеются."


"Может человек Знаний также плакать?"
"Я так полагаю. Наши глаза смотрят, поэтому мы можем смеяться, плакать, печалиться или быть счастливыми. Я лично, не люблю печаль, поэтому когда вижу то, что обычно опечалит меня, я просто отвожу глаза и ВИЖУ это, вместо того, чтобы смотреть на это. Но когда я встречаю что-то смешное, я смотрю и смеюсь."
"Но тогда, Дон Хуан, твой смех - настоящий, а не Контролируемая Глупость." Дон Хуан на момент уставился на меня.
"Я говорю с тобой, потому что ты меня смешишь," сказал он. "Ты напоминаешь мне крыс пустыни с пушистым хвостом, которые пойманы, когда всовывают свои хвосты в дыры, стараясь напугать других крыс, чтобы забрать их еду. Ты пойман своими собственными вопросами. Берегись! Иногда те крысы отрывают начисто свои хвосты, стараясь освободиться." Я нашёл его сравнение смешным и расхохотался. Дон Хуан однажды показал мне небольших грызунов с пушистыми хвостами, кто был похож на толстых белок; образ одной из тех пухлых крыс, отрывающих свой хвост был печальным и, в то же время, невероятно смешным.
"Мой смех также, как и всё, что я делаю, реально, но это также и Контролируемая Глупость, потому что это бесполезно; это ничего не меняет и всё же, я это делаю," сказал он.
"Но как я понимаю, Дон Хуан, твой смех не бесполезен. Он делает тебя счастливее."
"Нет! Я счастлив, потому что выбираю смотреть на вещи, которые делают меня счастливее, тогда мои глаза ловят смешную сторону и я смеюсь. Я говорил это тебе много раз. Нужно всегда выбирать дорогу сердцем, чтобы быть в лучшем положении, наверно поэтому ты сможешь всегда смеяться."


Я понял это как то, что плач хуже смеха, или, по крайней мере, может быть, как акт, ослабляющий нас. Он придерживался того, что  не было существенной разницы, и что оба акта были неважны; всё же, сказал он, что предпочитает смех, потому что смех ощущался его телом лучше, чем плач. В эту минуту я предположил, что если иметь предпочтение, то нет ничего одинакого; и если он предпочитал смеяться, а не плакать, первое было более важным. Он упрямо настаивал на своём, что его предпочтение не означало, что они не равны, а я настаивал на том, что наш спор мог быть логически подтянут к тому что, если вещи, предположительно, были такими равными, почему бы не выбирать также и смерть?
"Многие Мужчины Знаний так делают. В какой-то день они могут просто исчезнуть. Люди могут подумать, что на них напали и убили, из-за их дел," сказал он.
90-91
"Они предпочитают умереть, потому что им всё равно. С другой стороны, я выбираю жить и смеяться, не потому что это имеет значение, а потому что выбор - это склонность моей натуры. Причина, почему я говорю: я выбираю, потому что я ВИЖУ, но это не то, чтобы я выбирал жить; моя Воля заставляет меня продолжать жить, несмотря на то, что я могу УВИДЕТЬ. Сейчас ты меня не понимаешь из-за своей привычки думать, когда смотришь, и думать, о своём думание."
Это заявление очень заинтриговало меня, я попросил его объяснить, что он этим хотел сказать. Он повторил те же слова несколько раз, как бы давая себе время составить это разными терминами, и затем представил свою точку зрения, сказав, что под "думанием" он подразумевал постоянную идею, которую мы имеем обо всём в нашем мире. Он сказал, что ВИДЕНИЕ начисто разбивает эту привычку, и до тех пор, пока я не научусь ВИДЕТЬ, я не смогу понять, что он реально имел ввиду.
"Но если всё - неважно, Дон Хуан, почему имеет значение, чтобы я научился ВИДЕТЬ?"
"Однажды я сказал тебе, что наша участь, как мужчин, это - учить для хорошего или для плохого," сказал он. "Я научился ВИДЕТЬ и скажу тебе, что ничего реально не имеет значения; сейчас твоя очередь, и может быть, ты когда-нибудь научишься ВИДЕТЬ и тогда ты будешь знать, значут вещи чего-либо или нет. Для меня, ничего не имеет значения, но возможно для тебя всё будет иметь значение. Сейчас тебе уже следует знать, что человек Знаний живёт, действуя, а не просто обдумывает действие, или думает о том, что он будет думать, когда закончит действие. Человек Знаний выбирает путь сердцем и следует ему; и потом он смотрит, радуется и смеётся, а затем он ВИДИТ и ЗНАЕТ. Он знает, что его жизнь скоро закончится; он знает, что он, также как и другие, никуда не собирается; он знает, потому что он ВИДИТ, что нет ничего важнее, чем что-то ещё. Другими словами, человек Знаний не имеет чести, достоинства, семьи, имени, страны, а только жизнь, чтобы её прожить, и при таких обстоятельствах, единственной нитью, связывающей его с людьми, становится его Контролируемая Глупость. Таким образом человек Знаний стремится, прилагает усилия, потеет и пыхтит, и если посмотреть на него, он просто как любой обычный человек, кроме как Глупость его жизни - под контролем. Ничего нет более важного, чем что-то ещё. Человек Знаний выбирает любое действие и действует, как-будто это имеет для него какое-то значение. Его Контролируемая Глупость заставляет его говорить, что то, что он делает, имеет значение и заставляет его действовать, как-будто это имеет значение. И всё же он знает, что нет. Поэтому когда он выполняет свои действия, он покидает миролюбиво, и были его действия хорошими или плохими, сработали или нет, никоим образом не часть его забот. С другой стороны, Человек Знаний может выбрать оставаться совершенно пассивным и никогда не действовать или вести себя, как-будто быть безучастным - реально имеет для него значение. Он будет совершенно прав и в этом тоже, потому что это будет также его Контролируемая Глупость."
Я в этот момент делал очень сложное усилие объяснить Дон Хуану, что мне интересно было знать, что мотивирует человеком Знаний, чтобы действовать этим особым путём, несмотря на тот факт, что он знал: ништо не имеет значения. Он тихо усмехнулся прежде, чем ответить.
"Ты думаешь о своих действиях," сказал он. "Поэтому тебе приходиться верить, что твои действия также важны, как ты полагаешь они важны. Когда в реальности, ништо то, что кто-то делает, важно. НИШТО! Но тогда, если ништо не имеет значения, как ты спросил меня, как я могу продолжать жить? Было бы проще умереть! Это то, что ты говоришь и в это веришь, потому что ты думаешь о жизни, как ты сейчас думаешь: на что похоже ВИДЕНИЕ? Ты хотел, чтобы я тебе это описал и  ты стал думать об этом, также как ты делаешь со всем остальным. Однако, в случае с ВИДЕНИЕМ, думать - это вообще не проблема, поэтому я не могу тебе сказать, что это такое - ВИДЕТЬ. Сейчас ты хочешь, чтобы я описал причины для моей Контролируемой Глупости и я только могу сказать тебе, что Контролируемая Глупость очень похожа на ВИДЕНИЕ. Это то, о чём ты не можешь думать." Он зевнул и лёг на спину, потянул свои ноги и руки. Его кости захрустели. "Ты слишком долго отсуствовал и слишком много думаешь," сказал он, встал и пошёл в густые кусты сбоку дома. Я подбросил дров в огонь, чтобы горшок кипел. Собирался зажечь керосиновую лампу, но полу-темнота была такой успокаивающей. Огонь из печи давал достаточно света, чтобы писать, и также создавал красноватое свечение вокруг меня. Я положил свои записи на землю и лёг, чувствовал усталость.


92-93
Из всего разговора с Дон Хуаном, единственной мучительной вещью в моей голове было, что он не беспокоился обо мне; это невероятно тревожило меня.
За годы я полностью доверился ему. Если бы я этого не сделал, то был бы парализован страхом от перспективы изучения его Знаний; вещь, на которой я основывал своё доверие, была идея, что он заботился обо мне лично. В действительности, я всегда боялся его, но держал свой страх под контролем, потому что верил ему. Когда он убрал эту базу, у меня не осталось ничего, на что падать, и я чувствовал себя беспомощным. Очень странное опасение овладело мной.
Я сильно разволновался и начал ходить из угла в угол перед печью. Отсуствие Дон Хуана взяло много времени и я нетерпеливо ждал его. Он позже вернулся, снова сел перед огнём и я выдал ему свои страхи, что я беспокоился, потому что был неспособен поменять направление в общем потоке. Я объяснил ему, что вместе с доверием, которое я нему имел, я также научился уважать и считать его стиль жизни несравненно более рациональным или, по крайней мере, более функциональной, чем моя. Я добавил, что его слова создали во мне жуткий конфликт, потому что они влекли за собой то, что мне придёться изменить свои чувства. Чтобы проиллюстрировать свою точку зрения, я рассказал Дон Хуану историю одного старика моей культуры, очень богатого, консервативного адвоката, кто прожил свою жизнь, убеждённым что знает правду. В начале 30х годов, с прибытием Нового Порядка, он нашёл себя эмоционально вовлечённым в политическую драму того времени. Он был абсолютно уверен в том, что перемены принесут стране вред. Из-за преданности своему образу жизни и своим убеждениям, что он был прав, он поклялся бороться с тем, что он считал политическим злом. Но веяние нового времени было слишком сильным, оно преодолело его. Десять лет он боролся на политической арене и в мире своей личной жизни. Потом Вторая Мировая Война превратила все его усилия в полное поражение.
Его политическое и идеологическое падение повлекло горькое разочарование: он ушёл от всего на 25 лет. Когда я его встретил, ему было 84 года, он вернулся в свой родной город и провёл последние годы в доме престарелых. Мне казалось невероятным, что он жил так долго, принимая во внимание его экстравгантный образ жизни, в горести и в жалости к себе. Каким-то образом он нашёл мою компанию приятной и мы бывало много говорили. Последний раз, когда я его видел, он заключил наш разговор следующим. "У меня было время обернуться и просмотреть всю мою жизнь. Вопросы моего времени - сегодня только история; и даже неинтересная. Наверно я напрасно истратил годы моей жизни, гоняясь за тем, что никогда не существовало. Недавно у меня появилось чувство, что я верил во что-то абсурдное. Оно не стоило моих усилий, думаю, я это знаю. Однако я не могу вернуть 40 лет, которые потерял."


Я сказал Дон Хуану, что мой конфликт образовался от моих сомнений, в который меня бросили его слова о Контролируемой Глупости.
"Если ничего реально не имеет значение," сказал я, "став человеком Знаний, можно обнаружить себя волей-неволей таким же пустым, как и мой друг не в лучшем положении."
"Это не так," отрезал Дон Хуан. "Твой друг одинок, потому что он умрёт не ВИДЯ. В своей жизни он просто постарел и сейчас у него должно быть больше жалости к себе, чем когда-либо. Он чувствует, что напрасно истратил 40 лет, потому что гнался за победами, а нашёл только поражения. Он никогда не узнает, что быть победителем и быть побеждённым - это то же самое. Так что сейчас ты боишься меня, потому что я сказал тебе, что ты равен всему остальному. Ты ведёшь себя как ребёнок. Наша участь, как мужчин, это - научиться и нужно относиться к Знаниям так, как-будто идёшь на войну; я это говорил тебе много раз. Нужно идти за Знаниями или идти на войну со страхом, с уважением, осознавая, что собираешься на войну, и с абсолютной уверенностью в себе. Вложи доверие в себя, а не в меня. Итак, ты боишься пустоты в жизни твоего друга. Но не существует пустоты в жизни человека Знаний, скажу я тебе. Всё наполнено до краёв." Дон Хуан встал и вытянул свои руки, как бы ощупывая вещи в воздухе. "Всё наполнено до краёв," повторил он, "и всё - одинаково, всё - равно. Я - не как твой друг, кто просто постарел. Когда я говорю тебе, что ништо не имеет значения, я не имею это ввиду так, как он. Для него, его борьба не стоила его усилий, потому что он был побеждён. Для меня - нет победы, и нет поражения или пустоты. Всё заполнено до краёв и всё - одинаково, и моя борьба стоила моих усилий.
94-95
Чтобы стать человеком Знаний, нужно быть воином, а не всхлипывающим ребёнком. Нужно бороться не сдаваясь, не жалуясь, не отступая до тех пор, пока не УВИДИШЬ и только тогда поймёшь, что ништо не имеет значения."


Дон Хуан помешал горшок деревянной ложкой: еда была готова. Он взял горшок с огня и поставил его на глинянный прямоугольный блок, который он пристроил к стене и который он использовал как полку или стол. Ногой он подтолкнул два небольших ящика, которые служили как удобные кресла, особенно если сесть спиной к поддерживающим балкам стены. Он посигналил мне сесть и затем налил миску супа. Он улыбнулся: глаза сверкали, как-будто ему реально доставляло удовольствие моё присуствие. Он мягко пододвинул миску ко мне. Была такая теплота и доброта в его жесте, что это казалось призывом к восстановлению моего доверия к нему. Я чувствовал себя идиотом; старался сломать свой настрой, ища свою ложку, но не мог её найти. Суп был слишком горячим, чтобы пить его прямо из миски, и пока он остывал, я спросил Дон Хуана, значила ли Контролируемая Глупость, что человеку Знаний больше не мог никто нравиться. Он прекратил есть и рассмеялся. "У тебя в голове одна забота: нравятся ли тебе люди и нравишься ли ты им," сказал он. "Человеку Знаний нравится, вот и всё. Ему нравится что-либо или кто-либо по желанию, но он использует свою Контролируемую Глупость, чтобы не вникать во всё это. Противоположное тому, что сейчас делаешь ты. Любить людей и быть любимым людьми - это не всё, что можно сделать, будучи мужчиной." Он на момент уставился на меня, наклонив голову в сторону.
"Подумай об этом," сказал он.
"Ещё одну вещь я хотел спросить тебя, Дон Хуан. Ты сказал, что нам нужно смотреть нашими глазами, чтобы смеяться, но я думаю, что мы смеёмся, потому что мы думаем. Возьмём слепого человека, он тоже смеётся."
"Нет," ответил он. "Слепые люди не смеются. Их тела немного дёргаются волной смеха. Они никогда не видели смешной стороны мира и им приходиться воображать это. Их смех - не оглушающий." Мы больше не говорили. Я ощутил чувство счастья и благоденствия. Мы ели в молчании; потом Дон Хуан начал смеяться. Я использовал сухую веточку, чтобы толкать овощи в свой рот. Потом я спросил Дон Хуана, не возражает ли он поговорить ещё о ВИДЕНИИ. Он немного поколебался, потом улыбнулся и сказал, что я опять углубился в свою обычную рутину: много болтать и мало делать. "Если ты хочешь ВИДЕТЬ, ты должен дать Дымку вести тебя," настойчиво сказал он. "Я об этом больше говорить не буду." Я помог ему почиститьнекоторые сухие травы. Мы работали долгое время в полном молчании. Когда я насильно нахожусь в длительном молчании, я всегда чувствую тревогу и страх, особенно в присуствии Дон Хуана. В какой-то момент я снова поднял этот вопрос в принудительной форме, в настойчивом, почти враждебном взрыве.
"Как человек Знаний использует Контролируемую Глупость, когда доходит до смерти человека, которого он любит?" спросил я. Дон Хуан удивился такому вопросу и посмотрел на меня изучающе. "Возьмём к примеру, твоего внука Lucio," сказал я. "Будут ли твои действия Контролируемой Глупостью в момент его смерти?"
"Возьмём лучше пример: моего сына Eulalio," спокойно ответил Дон Хуан. "Его раздавила груда камней, когда он работал на строительством Пан-Американской скоростной магистрали. Мои действия по отношению к нему, в тот момент его смерти, были Контролируемой Глупостью. Когда я пришёл к месту взрыва, он был почти мёртв, но его тело было таким сильным, что оно продолжало двигаться и вскидывать ноги. Я стоял перед ним и сказал парням дорожной команды, его больше не двигать; они послушались меня и встали там, окружая моего сына, смотря на его изуродованноё тело. Я тоже стоял там, но я не смотрел на него.
Я отвёл свои глаза, таким образом я мог ВИДЕТЬ, как его личная жизнь угасает, бесконтрольно расширяясь за пределы его ограничений, как туман кристаллов, потому что это как жизнь и смерть смешиваются и расширяются. Это - то, что я сделал в момент смерти моего сына. Это всё, что только можно сделать, и это -  Контролируемая Глупость.
96-97
Если бы я посмотрел на него, я бы наблюдал, как он становится неподвижным и я бы почувствовал плач внутри себя, потому что никогда больше я не увижу его прекрасную фигуру, шагающую по Земле. Вместо этого, я увидел его смерть, и не было ни печали, никакого чувства. Его смерть была равна всему остальному."
Дон Хуан на момент замолчал, он казался печальным, но затем улыбнулся и постучал по моей голове. "Так что ты можешь сказать, что когда подойдёт время смерти человека, которого я люблю, моя Контролируемая Глупость - это - отвести мои глаза."
Я подумал о людях, которых я сам любил, и угнетающая волна жалости к себе охватила меня. "Дон Хуан, тебе повезло, ты можешь отвести глаза, тогда как
я могу только взглянуть," сказал я. Он посчитал моё высказывание смешным и засмеялся. "Повезло, держи карман шире! Это - трудная работа!" сказал он и мы оба рассмеялись. После долгого молчания, я начал его снова нащупывать, наверно, чтобы только рассеять свою печаль.
"Дон Хуан, если я тебя правильно понимаю," начал я, "единственные действия в жизни человека Знаний, которые не Контролируемая Глупость, те, которые он исполняет со своим союзником или с Mescalito. Не так ли?"
"Правильно," подтвердил он, усмехнувшись. "Мой союзник и Mescalito не наравне с нами, с людьми. Моя Контролируемая Глупость применяется только к себе и к действиям, исполняемых мною, когда я в компании моих парней."
"Однако, это логическая возможность," сказал я, "думать, что человек Знаний может также рассматривать свои действия со своим союзником или с Mescalito, как Контролируемая Глупость, так?" На момент он уставился на меня и сказал,
"Ты снова думаешь, человек Знаний не думает, поэтому он не может встретить такую возможность. Возьми меня, к примеру. Я говорю, что моя Контролируемая Глупость применяется к действиям, которые я выполняю, когда я в компании моих друзей-мужчин; я это говорю, потому что я могу ВИДЕТЬ моих друзей. Однако,
я не могу ВИДЕТЬ насквозь моего союзника и такое делает это непонятным для меня, поэтому, как я мог бы контролировать свою глупость, если я не вижу это насквозь? С моим союзником или с Mescalito я только мужчина, кто знает как ВИДЕТЬ и приходит в удивление от того, что он ВИДИТ; человек, кто знает, что он никогда не поймёт всё, что его окружает. Возьми свой случай, например. Мне неважно, будешь ли ты человеком Знаний или нет; однако, в этом заинтересован Mescalito. Очевидно, ему не всё равно, иначе он бы не предпринял столько шагов, чтобы показать своё внимание тебе; я могу заметить его внимание и действовать в этом направлении, и всё же его причины мне непонятны."


98-99
Как раз, когда мы залезали в мою машину, чтобы начать нашу поездку в Центральную Мексику 5 остября 1968 года, Дон Хуан остановил меня.
"Я говорил тебе до этого," сказал он серьёзно, "что не нужно раскрывать имя и местоположение Колдуна. Я думаю, ты понял, что тебе никогда не следует раскрывать моё имя или место, где находится моё тело. Сейчас, я собираюсь попросить тебя сделать то же самое с моим другом, которого ты будешь называть Дженаро. Мы едем к нему домой; мы проведём там некоторое время." Я заверил Дон Хуана, что я никогда не предовал его доверие. "Я это знаю," сказал он, не меняя своё серьёзное выражение лица. "И всё же, меня беспокоит, что ты становишься безмозглым." Я запротестовал и Дон Хуан сказал: его цель была только напомнить мне, что каждый раз, когда человек беспечен в делах Колдовства, то он играет с надвигающейся и бессмысленной смертью, которую можно было бы  избежать, если быть вдумчивым и осознавать. "Мы не будем больше затрагивать эту тему," сказал он. "Как только мы покинем мой дом, мы не будем упоминать Дженаро, и мы не будем о нём думать. Я хочу, чтобы ты сейчас привёл свои мысли в порядок. Когда ты его встретишь, ты должен быть ясным и не иметь сомнений в голове."
"Какие сомнения ты имеешь ввиду, Дон Хуан?"
"Любые сомнения, приходящие в голову. Когда ты его встретишь, ты должен быть кристально-чистым. Он будет ВИДЕТЬ тебя насквозь!" Его странные предупреждения вызвали во мне тревогу. Я упомянул, что может быть мне совсем не следует встречать его друга, а только проехать вблизи дома его друга и оставить его там. "То, что я сказал тебе, было только предупреждение," ответил он. "Ты уже встретил одного Колдуна, Vicente, и он чуть не убил тебя. Берегись в этот раз!"
Когда мы прибыли в Центральную Мексику, нам взяло 2 дня, чтобы дойти от того места, где я оставил машину, к дому его друга: маленькая хижина, пристроенная к боку горы. Друг Дон Хуана стоял в дверях, как-будто он нас ждал. Я сразу его узнал, я уже был с ним знаком, хотя и очень коротко, когда я привёз свою книгу Дон Хуану. Я реально не смотрел на него в тот раз, кроме как бросить быстрый взгляд, поэтому у меня осталось чувство, что он был таким же старым, как и Дон Хуан.
Однако, стоя в дверях своей хижины, я заметил, что он был явно моложе. Он был наверно чуть больше 60, ростом меньше Дон Хуана и худее, очень тёмный, гибкий, выносливый и крепкий. Седеющие волосы были толстыми и немного длинны: они спускались на его уши и лоб. Его лицо было закалённым, нос сильно выдавался и делал его похожим на хищную птицу с маленькими тёмными глазами. Он сначала поговорил с Дон Хуаном. Дон Хуан утвердительно кивал они быстро поговорили. Они не говорили на испанском, поэтому я ничего не понял. Потом Дон Дженаро повернулся ко мне.


"Добро пожаловать в мою скромную маленькую хижину," сказал он по испански извиняющим тоном. Его словами была вежливая формула, которую я слышал раньше в разных сельских районах Мексики. И всё же, когда он сказал эти слова, то радостно засмеялся, без всякой на то, видимой причины, и я знал, что он проделывает свою Контролируемую Глупость. Его совершенно не волновало, что его дом был хижиной. Дон Дженаро мне очень понравился. В следующие два дня мы отправились в горы, собирать растения. Дон Хуан, Дон Дженаро и я уходили до рассвета каждый день. Два старика пошли вместе в какую-то особую, но неизвестную часть гор, оставив меня одного в районе леса.


Там у меня появилось исключительное чувство. Я не заметил, как проходило время, и я также не тревожился, оставаясь один; экстраординарный опыт, который  я приобрёл за оба дня, была сверхестественная способность в деликатном задании находить специфические растения, которые Дон Хуан доверил мне собрать.
100-101
Мы вернулись в хижину в конце дня и оба дня я был таким уставшим, что сразу же засыпал. Однако третий день был другим. Мы трое работали вместе и Дон Хуан попросил Дон Дженаро учить меня, как выбирать определённые растения. Мы вернулись около полудня и два старика сидели часами перед хижиной в полном молчании, как-будто они были в состоянии транса. И всё же, они не спали. Я обошёл их вокруг пару раз; Дон Хуан глазами следил за моими движениями, и также Дон Дженаро.
"Ты должен разговаривать с растениями, прежде чем срывть их," посоветовал Дон Хуан. Он непринуждённо бросил свои слова и повторил их 3 раза, как бы привлечь моё внимание. Никто не сказал ни слова, пока он не заговорил. "Чтобы ВИДЕТЬ растения, ты должен говорить с ними лично," продолжал он.
"Ты должен узнать их индивидуально; тогда растения смогут рассказать тебе всё, что ты захочешь узнать о них."
Был конец дня. Дон Хуан сидел на плоском валуне, лицом к западным горам; Дон Дженаро рядом с ним на соломенном коврике, лицом на север. В первый же день Дон Хуан сказал мне, что те были их "позиции" и, что я должен сидеть на земле, в любом месте, напротив них обоих. Он добавил, что когда мы сидим в таком положении, мне следует держать лицо на юго-восток и кидать на них только короткие взгляды.
"Да, вот так нужно обращаться с растениями, не так ли?" сказал Дон Хуан и повернулся к Дон Дженаро, кто жестом согласился. Я сказал ему, что причина, что я не следовал его инструкциям и не разговаривал с растениями, была потому что я чувствую себя дураком, разговаривая с растениями.
"Ты так и не понял, что Колдун - не шутит," сказал он серьёзно. "Когда Колдун пытается ВИДЕТЬ, он пытается накопить силу."
Дон Дженаро уставился на меня. Я делал записи и это, похоже, сбило его с толку. Он мне улыбнулся, покачал головой и сказал что-то Дон Хуану. Дон Хуан вздёрнул плечами. Видеть меня пишущим должно быть было очень странным для Дон Дженаро. Дон Хуан, я полагаю, привык, что я делаю записи , и тот факт, что
я писал, когда он говорил, больше не было странным для него; он мог продолжать говорить, не показывая, что замечает мои действия. Однако, Дон Дженаро продолжал смеяться и мне пришлось прекратить писать, чтобы не прерывать настрой разговора. Дон Хуан снова подтвердил, что действия Колдуна не должны быть поняты как шутки, потому что Колдун играет со смертью на каждом шагу своего пути. Затем он начал рассказывать Дон Дженаро историю, как одной ночью
я смотрел на огни смерти, преследующие меня во время одной из наших поездок.


История оказалась очень смешной; Дон Дженаро катался по земле, хохоча. Дон Хуан извинился передо мной и сказал, что его друг был склонен к взрывам смеха.
Я взглянул на Дон Дженаро, кто, я думал, всё ещё катается по земле, и увидел, как он выполнял самое необычное действие. Он стоял на голове без помощи рук, скрестив ноги, как-будто он сидел. Вид был настолько невероятным, что я невольно подпрыгнул. Когда я понял, что он делает что-то из ряда вон выходящее,
почти невозможное, с точки зрения механики тела, тогда он вернулся в нормальное сидячее положение.


Однако Дон Хуан похоже осознавал в чём дело и праздновал выступление Дженаро оглушительным хохотом. Дон Дженаро казалось заметил моё смущение;
он ударил в ладоши пару раз и снова покатался по земле; вероятно, он хотел, чтобы я следил за ним. То, что сначала появилось катающимся на земле, в реальности был Дженаро, наклонном сидячем положении и головой дотрагивающимся до земли. Он, похоже, принял эту бессмысленную позу, поймав момент и наклоняясь несколько раз, пока инерция не привела его тело в вертикальное положение, так что на мгновенье, он "встал на голову". Когда их смех стих, Дон Хуан продолжил говорить: его тон был очень серьёзным. Я сменил положение своего тела, чтобы было удобно и чтобы уделить ему всё своё внимание. Он совсем не улыбался, как обычно, особенно когда я старался нарочно обращать внимание на то, что он говорил. Дон Дженаро продолжал смотреть на меня, как бы ожидая, что я снова начну писать, но я больше не писал.
102-103
Слова Дон Хуана были выговором за то, что я не разговариваю с растениями, которые я собирал, как он всегда советовал мне делать. Он сказал, что растения, которых я убил, могут также убить меня, и что он был уверен, что они, рано или поздно, сделают тебя больным. Он добавил, что если я заболею из-за этого,
однако, я избавлюсь и поверю, что только слегка подхватил грипп. Они оба повеселились на момент, затем Дон Хуан снова стал серьёзным и сказал, что если я не буду думать о своей смерти, вся моя жизнь только превратится в личный хаос. Он вылядел очень сурово.
"Что ещё может человек иметь, кроме его жизни и смерти?" сказал он мне. В этот момент я почувствовал, что необходимо писать и я снова начал. Дон Дженаро смотрел на меня и улыбался, потом он немного откинул голову назад и раздул свои ноздри. Он вероятно имел прекрасный контроль мускулов, двигающих его ноздри, потому что они открылись наверно в два раза больше своего обычного размера. Что было особенно комичным в его клоунаде, не столько его жесты, сколько его реакция к ним. После того, как он увеличил свои ноздри, он свалился, смеясь, вниз и снова придал своему телу то же самое, странное, сидячее на  голове, положение. Дон Хуан хохотал, пока слёзы не покатились по его щекам. Я чувствовал себя немного смущённым и нервозно смеялся. "Дженаро не любит писать," сказал Дон Хуан, объясняя. Я отложил свои записи, но Дон Дженаро заверил меня, что было нормально - писать, и он реально не возражал. Я снова собрал свои записи и начал писать. Он повторил те же самые забавные движения и у обоих снова была та же самая реакция. Дон Хуан посмотрел на меня, всё ещё смеясь, и сказал, что его друг копировал меня; что моя склонность - открывать ноздри, когда я писал, и что Дон Дженаро думал, что стараясь стать Колдуном, делая записи, было также абсурдно, как сидеть на голове, и поэтому он сделал абсурдную позу, положив вес своего тела в сидячем положении, на свою голову.
"Может ты думаешь, что это - не смешно," сказал Дон Хуан, "но только Дженаро может выработать свой способ - сидеть на голове, и только ты можешь думать научиться Колдовству посредством записей." Последовал следующий взрыв смеха и Дон Дженаро повторил своё невероятное движение. Мне он нравился: в его движениях было столько грации и прямоты.
"Я извиняюсь, Дон Дженаро," сказал я, указывая на блокнот.
"Всё в порядкке," ответил он и снова усмехнулся. Я уже не мог писать. Они продолжали разговаривать ещё долгое время о том, как растения реально могут убить и как Колдуны используют эти свойства растений. Они оба уставились на меня, пока говорили, как-будто они ждали, что я начну писать.
"Карлос, как лошадь, которая не любит быть осёдланной," сказал Дон Хуан. "Тебе нужно быть очень медленным с ним. Сейчас ты напугал его и он не будет писать." Дон Дженаро расширил ноздри и притворно попросил, нахмурившись и прикусывая губы, "Давай, Карлитос, пиши! Пиши пока твои пальцы не отвалятся."
Дон Хуан встал, потянул руки и выгнул спину. Несмотря на свой старческий возраст, его тело казалось могучим, сильным. Он пошёл в кусты в стороне от дома и
я остался наедине с Дон Дженаро. Он посмотрел на меня и я отвёл глаза, потому что с ним я чувствовал себя смущённым.
"Не говори мне, что ты даже не собираешься смотреть на меня?" сказал он с самой забавной интонацией. Он раздул ноздри и заставил из трепетать; потом он встал и повторил движения Дон Хуана, выгибая свою спину и вытягивая руки, но с искривлённым, в самую нелепую позу, телом; это реально был неописуемый жест, который соединял в себе изысканное чувство пантомимы и чувство абсурда. Это очаровало меня. Это была такая классная карикатура Дон Хуана. Дон Хуан вернулся в этот момент и захватил этот жест и также его значение. Он сел, усмехнувшись. "В каком направлении ветер?" Дон Дженаро спросил непосредственно. Дон Хуан головой указал на запад. "Я лучше пойду туда, куда дует ветер," сказал Дон Дженаро с серьёзным видом.
104-105
Потом он повернулся и погрозил мне пальцем. "А ты не обращай никакого внимания, если услышишь странный шум," сказал он. "Когда Дженаро какает, горы -  сотрясаются." Он прыгнул в кусты и вскоре я услышал очень странный шум: глубокий, неземной грохот. Я не знал, как это понимать, и вопросительно посмотрел на Дон Хуана, но он согнулся от смеха. Я не помнил, что вдохновило Дон Дженаро рассказать мне об устройстве "другого мира", как он это называл. Он сказал, что мастер-колдун был орлом, или скорее, он мог превратиться в орла. С другой стороны, злой колдун был "tecolote", совой. Дон Дженаро сказал, что злой колдун был дитём ночи, и для такого мужчины самыми полезными животными были горные львы или другие дикие коты или ночные птицы, особенно совы. Он сказал, что "brujos liricos"  - лирические колдуны, означающие колдунов-дилетантов (любителей), предпочитающих других животных: ворон, например. Дон Хуан засмеялся;
он молча слушал. Дон Дженаро повернулся к нему и сказал, "Это - правда, ты это знаешь Хуан." Потом он сказал, что мастер-колдун мог взять своего ученика в путешествие с ним и действительно пройти через 10 слоёв в другой мир. Мастер, если он был орлом, может начать с самого нижнего слоя и затем проходить через каждый последующий слой, пока не достигнет вершины. Злые колдуны и колдуны-любители могли, в самом лучшем случае, пройти только через три слоя.
Дон Дженаро дал описание тех шагов, сказав, "Ты начинаешь с самого низа и потом твой учитель берёт тебя с собой в свой Полёт, вскоре - Бум! Ты проходишь через первый слой. Затем, немного позже, Бум! Ты проходишь через второй; и Бум! Ты проходишь через третий..." Дон Дженаро взял меня через 10 Бумов к последнему слою мира. Когда он закончил говорить, Дон Хуан посмотрел на меня и понимающе улыбнулся.
"Болтать - не склонность Дженаро," пояснил он, "но если тебя интересует: получить урок, то он поучит тебя равновесию вещей."
Дон Дженаро утвердительно закивал; он сморщился и наполовину прикрыл веки. Я подумал, что его жест был приятным. Дон Дженаро встал и также Дон Хуан.
"Прекрасно," сказал Дон Дженаро. "Давай пойдём тогда. Мы можем пойти и подождать Нестора и Паблито. Сейчас они уже закончили работать. По четвергам они заканчивают раньше."
Они оба залезли в мою машину; Дон Хуан сел впереди. Я ничего их не спрашивал, а просто включил мотор. Дон Хуан направлял меня к месту, как он сказал, дому Нестора. Дон Дженаро пошёл в дом и через некоторое время, вышел оттуда с Нестором и Паблито, двумя молодыми людьми - его учениками. Они все влезли в мою машину и Дон Хуан велел мне взять дорогу к Западным горам. Мы оставили мою машину на стороне грунтовой дороги и пошли вдоль берега реки, которая была наверно, 5-6 метров шириной, пошли к водопаду, который виднелся оттуда, где я припарковал. Был конец дня. Окружающая природа была довольно впечатляющей. Прямо над нами было огромное, тёмное, синеватое облако, которое было похоже на плывущую крышу (НЛО); оно имело хорошо различимые края и по форме напоминало полукруг. К западу, на высоких горах Центральных Кордильер, казалось, дождь спускался по склонам, похоже было на белую занавесь, падающую на зелёные пики. К востоку была длинная, глубокая долина; над долиной были только разрозненные облака и там светило Солнце. Контраст между двумя районами был бесподобен.


Мы остановились в нижней части водопада; он был наверно, 30 м высотой; раздавался страшный грохот. Дон Дженаро пристегнул ремень вокруг своего пояса.
У него на нём висело, по крайней мере, 7 вещей. Они выглядели как небольшие сосуды. Он снял свою шляпу и она повисла сзади на шнуре вокруг шеи, надел на голову шерстяную, разноцветную повязку из шерстяного кошелька. Жёлтый цвет на ней выделялся больше всего. Он вложил в неё 3 орлиных пера в не симметричных местах.
106-107
Одно перо было над задним изгибом его правого уха, другое - несколько см к переду и третье - над левым виском. Потом он снял свои сандали, привязал их к штанам, поясом пристегнул пончо-накидку. Пояс был сделан из кожанных лент. Дон Дженаро пошёл к водопаду. Дон Хуан сбалансировал круглый камень и сел на него. Другие два молодых человека сделали то же самое с камнями и сели слева от него. Дон Хуан указал на место справа от него, велел принести камень и сесть на него. "Мы должны составить линию здесь," сказал он, показывая мне, как трое сидели в ряд.